«Мне нужен врач», — мелькнуло у нее в голове. Какой-то странной приливной волной вдруг подкралось необъяснимое чувство страха. На лбу выступили капельки пота. Холодного пота.
Алла вплыла в ее комнату через несколько минут, показавшихся Вике часами.
— Ну и к чему так шуметь? — поинтересовалась она бесцветным голосом.
— Мне нужно в туалет, — сказала Вика.
Алла изучающе вглядывалась ей в глаза. Нотки раздражения, вот-вот сваливающегося в истерику, не остались для Аллы незамеченными.
— Хорошо, — отозвалась Алла, — пойдем в туалет.
Вика молчала. Потом произнесла слабым и словно осипшим голосом:
— Мне не надо в туалет. Мне… очень плохо. Больно.
Алла взяла с тумбочки настольное зеркало и молча протянула Вике. Та отвернулась. Алла поставила зеркало ближе, повернув его к Вике.
— Ты не хуже меня знаешь, что тебе надо на самом деле. Подумай об этом как следует.
Вика сжалась под простыней, волны озноба прошли по ее телу. Губы стали тяжелыми и слиплись. А рот, наверное, был той самой темной расщелиной…
Дверь с щелчком затворилась. Алла вышла.
Вика посмотрела в зеркало. Выглядела она неважно. Бледность имела какой-то землистый оттенок, под глазами выступили прожилки синяков.
«Ну что, дружочек, ты стала наркоманкой, да? — сказала себе Вика. — Ты стала наркоманкой, и это признаки самой настоящей ломки». Она все еще продолжала смотреть в зеркало, а целый поток крупных слез уже скатывался по ее щекам.
Ей было плохо, очень плохо. Она подумала, что все, все в этой жизни бесполезно, они уничтожили ее, превратили в тряпку, в больное послушное животное, готовое на все ради пары продолговатых капсул нарозина.
Она плакала беззвучно, а если звуки иногда и вырывались, они были похожи на поскуливание.
«Мои бедные, мои маленькие… Кто теперь позаботится о вас?» Как она могла? Как она позволила так с собой поступить?! И мысль о нарозине выглядела спасением. Чудесный, самый желанный на свете горьковатый вкус, который положит предел ее мучениям, ее страхам и приглушит разрывающий ее мозг и ее сердце вопрос: «Что теперь будет с моими детьми?!»
Это оказалось лишь началом.
К вечеру она лежала в своей постели, дрожа в ознобе и обливаясь потом одновременно. Ее пульс ослаб, и иногда ей казалось, что сердце просто остановилось на время, а потом нехотя продолжало свою работу. Ее тело все пропиталось запахом болезни. Боль, которая, казалось, уже давно растворилась в тумане, теперь снова навестила ее, и в довершение ко всему началось расстройство желудка.
А потом пришла самая страшная ночь в ее жизни. Она окунулась в бред, в фантомы темной половины ее сознания, в свой маленький ад, в котором горела неоновая мечта, слово «Нарозин», словно рекламная вывеска из светящихся букв. И голоса, беседующие о нарозине, о чудесном, вкусном, любимом нарозине, который можно купить, хоть целый килограмм, словно конфетки-драже, и горстями отправлять в рот… Кто-то так и делал, у него были крылья, липкие крылья огромной летучей мыши. Эти крылья бились во тьме над ее лицом.
Вика не знала ничего о том, что выпал последний снег. В маленьком аду свои радости, в нем живет своя настоящая мечта.
Она кричала ночью. Кричала и плакала. Кричала истерично, грубо, некрасиво. И молила о нарозине. Хотя бы об одной таблеточке. Несколько раз ей казалось, что она сейчас умрет.
— Пожалуйста, хоть одну таблеточку, — унизительно взывала она.
Алла появилась только утром.
— Сейчас ты получишь свое лекарство, — произнесла медсестра Алла будничным тоном.
— Пожалуйста, — прошептала Вика. Она была опустошена, раздавлена. Вся ее постель насквозь пропиталась липким потом.
— Надеюсь, тебе все понятно, ты сделала необходимые выводы?
— Да.
— И мы впредь избежим подобных недоразумений?
— Избежим наверняка. Мне бы таблеточку…
— Ты знаешь, что от тебя требуется? Тебе здесь не курорт.
— Боже мой, конечно…
— И ты понимаешь, что тебе нужно по-настоящему? Насколько ты зависишь от собственного благоразумия?
— Я завишу… пожалуйста.
Алла извлекла упаковку нарозина, выложила на блюдечко две продолговатые капсулы, потом, подумав, добавила еще одну. Вика жадно следила за ее руками. Алла помедлила, затем не спеша налила в стакан воды.
— У меня были неприятности по твоей вине. — В широко расставленных глазах Аллы снова появилось выражение капризности. — Я больше не хочу никаких неприятностей.
— Не будет, не будет неприятностей. — Вика попыталась заискивающе улыбнуться.
— Конечно, не будет, — произнесла Алла.
Три таблетки нарозина, удивительно яркие, с шероховатой поверхностью, лежали сейчас на блюдце. Вика быстро протянула руку, что немедленно отозвалось импульсом боли, но Алла ловко отступила на шаг, блюдце накренилось, таблетки перекатились к грани.
— Пожалуйста, — прошептала Вика.
— Я ведь могу сейчас просто уйти, — сообщила Алла, — ты этого хочешь?
— Нет, я умоляю вас, простите.
Алла поиграла блюдцем, таблетки перекатывались по нему.
— Ты будешь послушной?
— Конечно. Умоляю.
— Ты сделаешь все, что требуется?