Ночь Стилета-2

Выходит, при помощи шелковых удавок и опасной бритвы «спасал» он свои жертвы от безжалостных жерновов с грохотом проносившегося поезда-убийцы. Фрейдизм, сплошной фрейдизм. Прима захлопнул отчет: фрейдизм-мудизм… Теперь эта бодяга может затянуться. Если его еще признают психически невменяемым… Но Прима свою работу выполнил, хоть и сожалел, что не пристрелил Железнодорожника в момент задержания.

Но было кое-что еще, не позволяющее вот так вот все бросить и отправиться поправлять здоровье в Кисловодск. Неожиданно в простеньком деле по убийству молоденькой шлюшки Александры Афанасьевны Яковлевой, в деле, которое на девяносто девять и девять десятых процента все считали закрытым, выглянули те самые глаза с Алексашкиного рисунка. Провалы в потаенный адский пламень…

Прима вошел в купе и устроил свой чемодан в нише над проемом двери.

Постель была уже застеленной, симпатичное розовое (Ох! Прямо для молодоженов) покрывало, чистые занавески с волнами и надписью «Тихий Дон», на столе в маленькой вазочке красного стекла букетик летних цветов. Прима запустил руку под покрывало, потрогал постель и удовлетворенно крякнул — постель была не сырой. Хоть деньги свои отрабатывают, СВ все же.

Прима выглянул в окно — сейчас стояли самые длинные дни, и, несмотря на приближающийся вечер, солнце еще ярко светило в мягкой синеве июньского неба. А поезд уже бежал по рельсам. Прима какое-то время послушал убаюкивающий стук вагонных колес: вот уже проехали небольшой городок Аксай, значит, дальше — Новочеркасск.

Дверь купе открылась.

— Чайку не желаете? — Молоденькая чернявая проводница держала в руках шесть стаканов горячего чая в металлических, с изогнутыми ручками, подстаканниках.

— А как же, доченька, — улыбнулся Прима, — без чая мы никуда.

— Пожалуйста. И сахарку.

— И сахарку, — кивнул Прима. — Вагон у вас — прелесть. Чистенький. И цветочки.

— Цветочки. — Она, польщенная, улыбнулась:

— Все ж приятней ехать-то.

Ведь правда?

— Точно.

— Вот ваш сахар. И лимон.

— А как в Москве погода? Не холодно?

— Ой, да что вы, жара. Хуже, чем у нас.

— Да, душновато.

— Включили кондиционер. Минут через двадцать станет прохладно. У нас-то вагон супер. А вот в плацкарте сейчас… Во, уже прохладней становится.

Вы пока двери не открывайте, быстрее тут у вас климат наладится.

— Спасибо тебе, дочка.

— Потом пройду билеты соберу.

Она все еще держала в руках пять стаканов чая. Прима сквозь белую просвечивающую блузку увидел ее нижнее белье на загорелом теле, увидел цепочку с небольшим крестиком рыжего золота и такие же рыжие сережки в ушах, увидел, какие у нее были длинные ресницы, и почему-то подумал, что некоторые вещи могут складываться не так уж и плохо. Вот, например, чья-то молодая жена, а может, чья-то невестушка (они иногда специально обручальные кольца надевают), заботливая и внимательная. Повезло кому-то. Или еще повезет.

— А ты что ж, одна в вагоне, без сменщицы? — поинтересовался Прима.

— Так вышло в этот раз. Придется туда-сюда одной прокатиться.

Она рассмеялась чему-то своему и закрыла за собой дверь. Совсем еще девчонка.

Прима достал из-под стола пакет со снедью, собранный Валюшей, покопался в нем: были там и половинка жареной курицы, и вареные яйца, и помидоры с огурцами, хлеб, масло, сыр. «Во нагрузила-то, а ехать всего ночь.

Валюнчик ты мой, все уже, скоро махнем с тобой на кислые воды». Прима решил, что ужинать еще рановато, поэтому извлек из пакета лишь свою металлическую фляжку. Коньяк. С его язвой пить-то можно было лишь водку, не коньяк, не вино, и не дай бог пивка хлебнуть — но вроде не беспокоила его язва в последнее время, а побаловать себя рюмочкой коньячку с чаем Прима очень любил. Тайно, чтоб Валюша не видела.

Коньяк помогал ему сосредоточиться. У каждого имелись свои уловки, кто-то курил, кто-то не мог сосредоточиться на полный желудок, а вот Приме помогал коньяк.

Прима поднялся, вынул из ниши чемодан, взял оттуда свою рабочую папку. Чемодан поставил на место. Отпил чаю, чтобы не расплескать.

В ту страшную ночь, когда Тьма сгустилась над донскими степями и там, за кругом света от настольной лампы, чудились Приме бешеные звери, выползшие из этой Тьмы, Алексашка сделал еще и второй рисунок. Также выполненный с фотографической точностью. Забавная выходила история. Алексашка, городской дурачок, подстригающий кусты и радующий детишек всякими безделицами… И все это время он видел то, чего не видели остальные.

В колпачок от фляжки Прима до краев налил коньяку, поднял его и, обращаясь к воображаемому собеседнику, проговорил:

— Ну, будем.

Коньяк обжег пищевод, Прима немножко подождал, чувствуя, как приятное тепло разливается по организму, потом завинтил крышку. Хватит пока. Может, попозже, перед сном, еще рюмочку, но пока хватит. Эх, трезвенники-язвенники…

«Сыщики-прыщики». Прима улыбнулся, вспомнив считалку своей младшей дочери Алеськи.

Провалы в потаенный адский пламень.