Ночь Стилета

Отбился Миша очень быстро. И Мустафе он понравился. И тогда великий карточный магистр, король Мустафа, выбрал себе наследного принца. Это было странное время. Они делали огромные деньги, выигрывали и проигрывали, гоняли отбивать бабки в Ялту, в Сочи; долги в тридцать — пятьдесят тысяч рублей, которые привели бы любого советского человека в состояние комы, были в общем-то привычным делом. Но эти деньги некуда было тратить в СССР. Дачи, машины, золотишко, ну что еще? Все на подставных лиц — нетрудовые доходы… Вот и гоняли друг другу карточные долги по пятьдесят тысяч рублей. Деньги в руках Миши Багдасаряна окончательно превратились в бумагу. Правда, он увлекался золотом и антиквариатом, и к тому времени, как открыли шлюзы, Миша, по его собственному выражению, имел «довольно прочный запас подкожного жира». Но он действительно принадлежал к интеллектуальному народу, причем независимо от крови, которая текла в его жилах. К тому моменту когда открыли шлюзы, Миша Багдасарян, с его криминальными связями, с его умением держать удар и знанием суровой изнанки жизни, очень быстро сообразил, что фишки и участь пусть и очень удачливого карточного шулера — не его масштаб. Он без сожаления простился с Мустафой; причем, когда тот на правах авторитета пригрозил ему, Миша Багдасарян обошел вокруг стареющего короля и обрушил на его голову бутылку. Он избил Мустафу до полусмерти. Он наступил Мустафе ногой на горло, как только тот, весь окровавленный, пришел в себя, и заявил, что если этого мало, то в следующий раз он уже не уберет ногу с горла и не позволит ему вздохнуть. Он нажал ногой напоследок — ком крови вышел изо рта Мустафы.

На следующий день татарин Мустафа стал похож на истинного монголо-татара: его глаза превратились в узкие щелочки, и еще не скоро они приобрели первоначальные очертания. А Миша Багдасарян получил кличку Монголец.

Он не говорил Тиграну о происхождении этой клички, потому что не хотел рассказывать о том, как расправился со своим Учителем. Напрасно. Великие воины древности, защищавшие государство Урарту, тоже проходили обряды посвящения.

Становились взрослыми, когда ученик побеждал Учителя. В таких схватках обычно выживал сильнейший. Такие дела. Так устроена жизнь. И жалость здесь ни при чем.

Но карты — пора ученичества — оказались для Миши Монгольца прекрасной школой. И через много-много лет прилично раздобревший Михаил Багдасарян будет вспоминать это время как лучшую пору в своей жизни. Пору, от которой ему досталось в наследство умение вести дела, быть беспощадным, но, когда требовалось, справедливым, тонко вести интригу, опережая противника, рисковать своей шкурой и строить карточные домики.

* * *

Миша Багдасарян сидел у себя в офисе и разглядывал хрупкое ажурное сооружение, возвышающееся перед ним. Июнь в этом году выдался необычайно жарким, но благодаря кондиционерам жара совершенно не чувствовалась. Однако сейчас по климатическим условиям Мише Монгольцу все же пришлось отказаться от цвета «консервативного благородства». На нем были довольно скромная, хоть и пестрая летняя рубаха и мягкие брюки с глубокими карманами. Грудь у Миши была еще более волосатой, чем у младшего брата, только его волосы уже были тронуты сединой. В этой завитушной седине утопал золотой крест немыслимых размеров, с гимнастом, словно Миша только что выбрался из анекдота про братву. Глядя на Мишу, на его чуть ласковое выражение глаз, неимоверное количество нашейно-наручного золота и весьма простую одежду, можно было предположить, что он либо мелкий мафиозо, либо случайно разбогатевший бизнесмен, оказавшийся на подхвате у нужных людей. Не торговец мандаринами, конечно, но вовсе не один из самых богатых и влиятельных людей в городе, у которого даже помощники бухгалтера разъезжают на «мерседесах». Все, кто находился сейчас с Монгольцем в офисе, так же боготворили его, как и Тигран. Вот они-то явно оказались на подхвате у нужного человека.

Сегодня, и это было непривычным, Миша объявил выходной для всех дел, кроме одного — нужно было улаживать отношения с Лютым. Монголец сидел и прикидывал, что из всего из этого может получиться. Он с тоской посмотрел в окно и увидел, как в расплавленном солнечном свете кружится тополиный пух. Миша подумал: как было бы чудесно плюнуть сейчас на все и рвануть на пляж. Броситься в прохладную воду с какими-нибудь смешными малолетками, обожающими благородную седину, особенно когда сквозь нее поблескивает золото. Плюнуть на все и устроить себе настоящий выходной.

С Лютым надо разбираться. Подобные дела не пускают на самотек и не бросают на полдороге. Лютый, несмотря на грозное имя, все-таки никогда не совершал необдуманных поступков, не предпринимал действий, пока у него на руках не появлялись доказательства. А таких доказательств у него не было. Но вот о чем следовало позаботиться и подумать раньше — всегда могла найтись добрая душа, которая постарается, чтобы подобные доказательства у Лютого появились.