Ночь Стилета

Именно он, Санчес, и его люди вели все с самого начала. И теперь Москва обливается слезами, пережевывая эту страшную трагедию, но он не испытывает никакого чувства вины по отношению к погибшим. Там не было ничего личного, просто они оказались не на том поезде. Тот поезд шел в депо, и на его пути оказался гений разрушения, и это даже лучше, это лишь ускорило развязку и подняло ее на уровень подлинного драматизма. Сколько воров в законе, сколько блистательных людей, и в один момент все п-а-м-с!..

Санчес и в этот раз все устроил самым лучшим образом, как когда-то с «Континентом», когда все эти безмозглые слепые сосунки растерялись и начали ныть, а он уже тогда видел все на много шагов вперед. И оказался прав. Санчес всегда оказывался прав.

— Я уже скучаю, милая, — позвал он. — А паэлья стынет.

— Я иду, мой котик.

— К тому же мне хотелось накормить свою девочку прямо из рук.

— Так делают узбеки. Насколько я могу судить, вы не чистокровный узбек, господин Прада.

— Это верно. — Санчес посмотрел на высокие бокалы — вино так и осталось нетронутым. — И знаешь, в чем разница?

— В чем, мой котик? — Она вышла из ванной свежая, закутанная в огромное полотенце; ее чудные белокурые локоны рассыпались по плечам.

— Узбек так поступает всегда. Испанец кормит руками, только когда влюблен.

— Скажи это еще раз, радость моя…

— Сперва паэлья. Я что, зря готовил?

В принципе она совершенно не виновата в том, что ее папа струхнул и начал терять удачные мысли одну за другой. Старый лис всегда знал, что Санчес опасен. Но старый лис был убежден в своем умении все держать под контролем. Он пребывал в уверенности, что Санчес — всего-навсего опасный хищник, на которого всегда найдутся укротители, а если надо, то и охотники. Он был уверен, что видит ситуацию насквозь, старый лис, и проглядел Санчеса у себя под носом. А тот был хозяином ситуации. Он всегда был хозяином Ситуации, и ирония истории со старым лисом заключалась в том, что Санчес был хозяином и покровителем лона его единственной дочери. Весьма забавное положение. Он, так сказать, совмещал приятное с полезным. Но вот недавно Санчес что-то проглядел. Старый лис труханул. Старый лис великолепно подставил Санчеса, теперь он это знал наверняка. Он потерял лучших своих людей и, по мнению нашего папа, должен теперь очень глубоко и надолго залечь. Упасть в глубокую берлогу. И уже пущены охотники, рыщущие в поисках этой берлоги. А Санчес здесь, под носом. И он вовсе не собирается залечь. Он уже сделал несколько удачных ходов. Старый лис очень сильно ошибся, когда начал все это, потому что Санчес не прощает людей, теряющих удачные мысли. И он ошибся, когда решил, что Санчес теперь — чудом уцелевший ходячий труп. Он ошибся. Потому что, несмотря на разгром, Санчес вовсе не является трупом, сбежавшим из морга. Его подставили по-крупному, как никогда в жизни, но при этом не учли одной мелочи — Санчес всегда был одиночкой. Он был соло. Виртуоз, исполняющий сольные партии. И он будет продолжать игру.

…Она скинула полотенце, женщина с розовой кожей. Санчес смотрел на ее грудь с крупными розовыми сосками, становящимися красными, когда он до боли сжимал их, смотрел на плоский живот с мягкой ямкой пупка, смотрел на возбуждающее очарование сходящихся линий, предваряющих ее лоно, смотрел на маленькие пальцы ее ног и выгнутые бедра.

У той шлюхи из «Континента», с которой не так давно Санчес тоже все уладил самым лучшим образом, были другие бедра. Она вообще была другая. И с дочерью старого лиса их объединяла только розовая кожа. И перед тем как все уладить, Санчес хотел ту шлюху, он хотел ее разложить, раздвинуть ее острые колени и, может быть, хоть в ней найти что-то особенное, что искал и не находил всю жизнь.

Розовая кожа…

Омут глаз, за которым должна быть бессмертная душа. Если бы Санчес отыскал эту душу, он готов был бы падать в нее, падать в этот омут, падать до конца и слиться с этой бессмертной душой… искал живое и ради этого был готов умереть, но… они все были одинаковые.

Придуманные джунгли их волос.

Придуманные ароматы их тел.

Все одинаковые.

Их оживлял Санчес, в своей голове. И иногда ему казалось, что, когда он уходил, они превращались в манекены, ожидающие следующих сеансов жизни. Им всем нужен был огонь, иначе они замерзали, им нужны были поцелуи, окрашенные кровью.

Санчес с любовью посмотрел на дочь старого лиса и подумал, что ему будет очень жалко его сладкую девочку. Но он подумал, что если это случится (если, конечно, случится, что не факт), то, может быть, это будет финальный акт их любви и, может, перед самым концом Санчес все-таки успеет заглянуть ей в глаза и увидеть там что-то…

— Иди ко мне, любовь моя. — Голос Санчеса стал низким, словно его наполнило прикосновение бархата. — Сегодня нам не отведать горячей паэльи.

Он заломил ей руки, она выгнулась, поворачиваясь к нему спиной, волосы упали вперед, обнажая две прелестные родинки на шее. Санчес впился губами в трепещущую выемку между родинками…