Ночь светла

Вход в здание культурного центра находился на северной стороне, там уже легла тень. Похолодало. Хуберт зашел за курткой, а потом на машине поехал осматривать деревню. Как ни странно, центральная ее часть сохранила первозданный вид: ряды солидных особняков, искусно декорированных росписью, в том числе изречениями на ретороманском языке, на одном доме – солнечные часы. Очевидно, эти места прежде населяли зажиточные люди, вот и теперь уродливых отелей-коробок, типичных для туристских центров, почти не видно.

Прогулявшись по деревне, Хуберт сел посреди большой площади на скамейку и стал наблюдать за прохожими. Думал о выставке, конечно. Деревня изумительная, ландшафт восхитительный, даже погода – и та прекрасная. Он и сам вырос в деревне, но что тут скажешь? Сам должен был догадаться, что здесь он придумает не больше, чем дома, в городе.

Тени становились все длиннее, вот они уже достигли скамейки, где сидел Хуберт, и ему стало холодно. Он зашел в ресторанчик рядом, заказал чаю и проверил почту. Мейлы от Астрид, от Нины и еще от двух студенток. Из художественной школы – приглашение на заседание и протокол предыдущего заседания. Галерист с вопросом: как идут дела в горах? Рад будет попасть на вернисаж, пусть Хуберт забронирует ему номер в гостинице.

На все вопросы в письмах Хуберт отвечал уклончиво. Закончил, когда уже пробило семь, и заказал ужин. Посетителей в ресторанчике почти не было, только за круглым столиком сидели с пивом несколько мужчин, во весь голос обсуждая новости местной политики. Незадолго до девяти вечера Хуберт вышел из ресторана. Вообще-то он выпил лишнего, а ведь ехать придется на машине.

Отель сверкал огнями. Паркуя машину, Хуберт слышал голоса и смех в парке, и музыку тоже. В центре культуры и искусств – ни огонька, дверь заперта, здание смотрится неприветливо. Водя рукой по стенам, Хуберт все-таки нащупал выключатель. В кухне он нашел полбутылки граппы. Взял с собой в комнату, установил диапроектор и стал просматривать фотографии женщин, сделанные им когда-то. Работать с этими слайдами Хуберт не собирался, а с собой их прихватил не иначе как потому, что они являлись частью его последнего достойного проекта. Прямо на стене своей комнаты он просматривал картинки. Давно их не видел, и в воспоминаниях они были гораздо интереснее. Теперь же он лишь удивлялся той дерзости, с какой тогда действовал, – видимо, совершенно уверенный в себе и своей творческой задаче. Еще поразительнее то, что его убежденность, его воодушевление передавались другим и он находил-таки женщин, готовых соответствовать. На одном из снимков – маленькая темноволосая женщина, она почтальон, Хуберт перехватил ее в конце смены. Зажала между коленями бутылку шампанского, возится с пробкой. На следующем снимке она тянется к высокой полке за бокалами, на третьем – наполняет бокал и смеется, потому что пена полилась через край. Потом два размытых снимка, где она идет по коридору, и один – где она откидывает край одеяла на своей кровати. Хуберт в тот единственный раз переспал со своей моделью. А фотографии так никогда и не использовал.

В другой коробочке хранились снимки женщины лет шестидесяти – она вяжет на спицах, в третьей – совсем молодой женщины, она кормит грудью, младенец тоже голышом. Эта, встав в позу, после сеанса потребовала прислать ей напечатанные фотографии, но Хуберт так никогда этого и не сделал. Ее снимки тоже оказались непригодны. Сейчас он пересмотрел весь свой архив, фотографии четырех с лишним десятков женщин. Большинство из них он в общем сумел вспомнить, хотя в нескольких последних диамагазинах попадались слайды, вроде бы никогда им не виденные. Одну серию он отснял при слабом освещении, снимки получились чуть размытые, к тому же лицо целиком не видно ни разу, женщина то и дело прикрывалась распущенными волосами, а сама так и старалась отвернуться от камеры. Хуберт не сумел разглядеть, чем она занимается: склонилась над столом, что-то рассматривает или раскладывает по порядку. И комната, где она находится, какая-то безликая – ни мебели, кроме стола, ни личных ее вещей. Но все снимки излучают покой, будто модель действительно одна в помещении.

* * *

На следующее утро, когда он варил себе кофе, в кухню заявился Арно. Пора подумать про печать плакатов для выставки, может ли Хуберт уже сейчас предоставить иллюстративный материал?

– Нет, – сказал Хуберт.

– Может, наброски? Ну хоть что-нибудь? А название у тебя есть?

Хуберт покачал головой. Арно вымученно улыбнулся:

– Можем на белой бумаге напечатать: «Карт-бланш», и все тут. Как считаешь? Или еще лучше: белым по черному. Ты понял? – засмеялся Арно. – А статью ты прочитал?