Ночь Святого Распятия

Опасаясь любопытных взглядов, я осторожно двигался вдоль стены. Хорошо бы незаметно пробраться в квартиру Марии и ее брата. Окажись Хуан дома — тем лучше, мы бы сразу объяснились начистоту, а нет — так я мог и подождать и заодно малость покопаться в его вещах. Вдруг мне удалось бы найти какую-нибудь записку и наконец выйти на след тех, кого я во что бы то ни стало должен был поймать. Мне уже порядком осточертело изображать двуногую мишень. Главное — чтобы никто не заметил, как я иду к Альгинам, иначе Хуана могли бы предупредить, а я люблю заставать людей врасплох. Больше всего я опасался толстухи Долорес и ее несколько навязчивой словоохотливости. Но на сей раз мне повезло. Как раз в тот момент, когда я собирался покинуть спасительную тень, Долорес с корзиной в руке вышла из дома, в который мне так хотелось проникнуть. Я дал ей уйти подальше и быстро скользнул под узкий козырек крыльца. Некоторое время я стоял неподвижно, прислушиваясь к каждому шороху в патио. Наконец, решив, что все звуки достаточно приглушены и вряд ли могут доноситься из окон, обращенных во дворик, я рискнул и в два прыжка оказался на лестнице, где в прошлый раз меня ждал такой неприятный прием. Немного отдышавшись, чтобы не пыхтеть, я начал медленно подниматься по лестнице — в таких случаях шуметь не рекомендуется. Из-за дверей доносились то женский смех, то крики детей, то стук молотка. Никто в доме явно не догадывался, что по шатким ступенькам карабкается агент ФБР. Самый паршивый момент наступил, когда я подошел к запертой двери Альгинов и вытащил отмычку, — застукай меня кто-нибудь из соседей с таким инструментом в руках, непременно во всю глотку заорал бы: «Держи вора!» К счастью, замок был из тех, что даже начинающий взломщик открыл бы без труда. Правда, дверь тихонько заскрипела, но я быстро нырнул в квартиру, закрылся изнутри и снова прислушался. Тихо. Похоже, мое появление не нарушило привычного течения жизни старого дома. Незваного гостя никто не заметил, и я вошел в комнату Хуана. Разумеется, я понятия не имел, что потертый коврик у кровати — не столько украшение, сколько необходимость — он прикрывал дырку в полу, а потому споткнулся и, чуть не растянувшись во весь рост, выругался. И однако это спасло мне жизнь, потому что нож, брошенный умелой рукой, вонзился в дверцу шкафа, лишь оцарапав мне щеку. Представив, что еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть, и он точно так же дрожал бы у меня в затылке, я невольно содрогнулся. Тем не менее я успел быстро повернуться и встретить уже летевшего на меня Хуана лицом к лицу. Я не очень силен, зато гибок и подвижен. Сначала я лишь парировал удары, выжидая удобного случая скрутить мальчишку, настолько обнаглевшего, что решился поднять руку не на кого-нибудь, а на агента ФБР (уж простите за самомнение!). Хуан имел глупость слегка откинуть голову, намереваясь плюнуть мне в лицо. Ох уж этот вечный романтизм… И я стукнул парня ребром ладони по горлу. Он широко открыл рот, словно вытащенная из воды рыба. Я мог бы прикончить его на месте, но вовсе не хотел смертоубийства, а потому простым захватом отшвырнул на кровать — пусть полежит и отдышится. Но парень оказался не робкого десятка. Едва упав, он подобрал ноги и приготовился снова прыгнуть на меня. Вот бешеный! Пришлось оттолкнуть его, ударив в грудь.

— Успокойся, Хуан, а то я и в самом деле сделаю тебе больно… Меня давным-давно обучили убивать ближних, а я был на редкость прилежным учеником. — Парень, все еще задыхаясь, стал осыпать меня бранью. Я пожал плечами. — Но, в отличие от тебя, я никогда не бью в спину, Хуан. Неужто с тех пор, как я отсюда уехал, в Севилье наплодились трусы?

Он вскочил, но я держался начеку. На сей раз пришлось ударить покрепче, и Хуан без чувств откинулся на подушки. Я спокойно закурил, понимая, что он не сразу очухается. Придя в себя, парень обнаружил, что я стою, склонившись над ним, как любящая мамаша.

— Ну, оклемался, малыш? Отлично… И имей в виду: если не хочешь, чтобы твоей анатомии был нанесен непоправимый урон, лучше сразу скажи, как хороший мальчик, кто тебе приказал меня прикончить.

Хуан поглядел на меня с таким изумлением, что я усомнился в собственной интуиции. Для очистки совести я продолжал настаивать, но, смутно чувствуя, что произошло крупное недоразумение, говорил без прежней убежденности.

— Ну, решился ты наконец? На кого ты работаешь?

— Я сам за себя!

— Не валяй дурака!

Парень, вне себя от ярости, приподнялся на локте.

— Когда надо защищать свою честь, я не нуждаюсь ни в чьих приказах! — заорал он.

Пришел мой черед изумленно вытаращить глаза.

— При чем тут твоя честь?

— Я видел вас со своей сестрой, puerco[49]!