Ночь Святого Себастиана

Всё из-за этой Погнер Марии, господской дочери, которая дарила ему надежды, чем распалила жар его сердца. Но когда она с гордостью приняла на себя обязанности хозяйки богатого дома и надела на свою рыжеволосую головку брачный миртовый венок, ему уже не на что было надеяться. Он хотел стать супругом этой женщины и по простоте своей даже не замечал, что был лишь игрушкой ее похоти и делил ее с другими. Ее бурлящая кровь взывала к жарким ночам. Ее сердце оставалось холодным, она владела мужчинами, а сама была свободной, нетронутой в душе и возвышалась над ними, как охотничий сокол, на чей пронзительный боевой клич походил ее звонкий смех, когда один из рабов ползал перед ней, умоляя и скуля. Разве не пошла она на танцы в тот же день, когда у ее дверей оставили уже побелевшего мальчика из замка, чье детское личико обрамляли шелковые кудри? Тогда с большим трудом удалось высвободить кинжал из мертвой хватки окоченевших пальцев, чтобы вытащить его из остановившегося сердца. Разве не танцевала она под звуки флейты и скрипки, самая статная и изящная из семи попрыгуний на задымленной земле?

Усиливались пересуды среди добропорядочных женщин и завистников, которые только тем и могли довольствоваться, чтобы перемывать кости стройной, цветущей и всегда смеющейся Марии, но и здесь сотни кулаков влюбленных парней были готовы защищать грешницу от праведного гнева. Хинц больше не мог жить с этим ядом в крови, поэтому вступил в армию, чтобы забыть о своей боли и отправился рубить янычарские головы. После победы он, как и многие другие, получил увольнение и совершенно без денег и без цели слонялся в надежде на новую войну. Если бы не клочок пергамента, на котором было отмечено место, где зарыты сокровища, и путь к ним, младший и не отправился бы на поиски. Но теперь, не найдя никого, он возвращался на родину. На слабых ногах Клаус поздно вечером прихромал в эту таверну. Ах, если бы только он нашел здесь брата!

— Что от меня требуется за такую награду? — спросил он уверенно, перегнувшись через стол.

Весельчак глянул исподлобья, клацнул челюстью и поднял морщинистые веки своих козлиных глаз.

— Сегодня ночь Святого Себастиана, — прошептал он. — Несчастные грешники обладают волшебными вещицами, которые нужны мне. Если отважишься на долгий путь и кое-что еще, то все, что я сейчас показал, твое.

— К чему ты клонишь? — уточнил испуганный ремесленник. — Уж не будем ли мы обкрадывать мертвых?

Собутыльник издал мерзкий пронзительный смех, который больше походил на скрежет напильника.

— Я не боюсь железного молота, парень. Если ты откажешься, это сделает кто-то другой. Не такой сомневающийся. — Он встряхнул рюкзак, в котором тут же зазвенели талеры. — Да, пожалуй, лучше найду другого бедного паренька, который без колебаний сделает то, о чем его попросят. — Хромоногий явно был человеком деловым, и у него водились деньги. Уже не единожды по ночам Клаус проходил мимо подобных мест — конечно, не приглядываясь особо к месту казни и к тем, кто болтался под порывами ветра на виселице. После этой ночи у него останется только два пфеннига. Тучи уже заволокли небо, а жандармы появлялись тут как тут, стоило нищему попросить ночлега.

— Я это сделаю, — выдавил Клаус. — Но смотри у меня, если обманешь, шут в зеленом, если дойдет до драки, тебе несдобровать. Да простит меня Бог!

Другой, со свирепым лицом, сплюнул.

— Воздержись от этих бесполезных восклицаний, дуралей, — злобно пробубнил егерь. — Поступай, как хочешь. А я уже ухожу!

И хромая, направился к двери. Клаус что-то отстегнул от ремня. Нож — лучшее средство от любого коварства. Ба! Завтра будет ясный день и карманы, набитые деньгами. Он последовал за егерем к двери.

Порыв ветра толкнул его в плечи и с такой силой приложил о стену, что ребра затрещали. Спутник расхохотался и схватил ремесленника за руку ледяными железными пальцами. Двое молча устремились в темноту ночи, на ощупь пробивая себе дорогу. Ветви деревьев хлестали по ним, а земля то и дело вздымалась под ногами. Время от времени доносились звуки хлопающих крыльев, и сквозь тяжелый воздух пробивалась сбивчивая музыка свирели. Яростная буря швыряла во все стороны последнюю жертву палача, а наигравшись вдоволь, неслась в сторону пустыря, откуда, пыхтя, возвращалась, неся с собой песок и засохшие ветки.

— Разве там вообще есть… кто-то? — спросил Клаус после долгого молчания.

— И совсем свеженький, — прохрипело у него в ухе, — сверху на колесе лежит, скрюченный как крендель. — Я сам видел, как железное колесо раздробило ему кости. Перед тем как получить свой последний удар в грудь, жертва издала такой пронзительный крик боли, что женщины попадали в обморок.

— Что натворил этот несчастный грешник?

— Военный народ без жалованья и еды слоняется по улицам и нападает на экипажи. Те, кого поймали палачи, сильно за это поплатились. Двоих убили на месте, а этот будет теперь красоваться здесь как украшение. Суровые местные горожане.

— Вы так говорите, будто вам это доставляет радость, — дрожа от страха, прошептал ремесленник.