Ночь святого Вацлава

Но он уже и так сидел. Его звали Роддингхэд, и был он высокий и бледный, с выпуклым детским лбом и маленькими, как у рептилии, глазками. Он не утруждал себя попытками скрыть, как много неприятностей я им доставил. Но это я сносил без труда. Я лежал на кровати в маленькой комнатушке, в посольстве. Перед этим я проглотил две порции снотворного и, соответственно, поимел две порции сна. Чувствовали себя немного ошалевшим от счастья и облегчения.

– По поводу той бумажки, – коротко сказал Роддингхэд. – Я сейчас получил еще одну депешу из Лондона, говорящую, что, мол, хватит ковыряться в… Я должен знать все подробности.

– Боюсь, что я уже все рассказал.

– Нет. Этого недостаточно. Попытайтесь снова полежать с закрытыми глазами.

Я закрыл глаза.

– Так. Теперь скажите, какой она была величины.

– Примерно как пачка на двадцать сигарет. Может, чуть уже.

– Вы говорите, это была очень тонкая рисовая бумага?

– Да.

– Скрученная с краю?

– Совершенно верно.

– Теперь вот что. Как бы вглядитесь в нее пристальнее. Что написано наверху?

– Что-то про Алдермастон и 3-ю ступень «Банши». Так мне показалось.

– Хорошо. Теперь, что внизу?

– К сожалению, туда я не посмотрел.

– Посмотрите сейчас.

Я скрипнул зубами. Мы по четвертому заходу рассматривали чертов клочок бумаги размером с сигаретную пачку. Думаю, он взял этот прием из какого-то полузабытого курса, который некогда проходил. Было слышно, как он раздраженно постукивает карандашом по блокноту.

– Боюсь, что мне не вспомнить.

– Попытайтесь как бы пробежать ее глазами. Что-нибудь вырисовывается?

– Знаете, у меня ничего не выйдет! Я видел эту бумажку всего пару секунд.

Он что-то с яростью застрочил в своем блокноте.

– Ладно. Перейдем к вашей няне Хане Симковой. По вашим словам, вы абсолютно уверены, что ни разу не упомянули ее в разговорах с этой девицей.

– Абсолютно уверен.

– А может, вы все же нечаянно обронили ее имя, пока были, так сказать, под градусом?

– Нет. Об этом даже речь не заходила.

– То есть вы считаете, что она его узнала не иначе как от этого самого Канлифа?

– Да.

– А тот, в свою очередь, получил его от того, кто за вами следил?

– А как иначе? Сам я никогда ему об этом не говорил.

– Хорошо. Кто еще знал об этой няньке?

– Очень трудно сказать. Я и сам об этом думал. Конечно, у нее есть брат – мистер Нимек, о котором я вам уже рассказывал…

– Да-да. Им уже занимаются. Я очень рад, что это вас так веселит, – раздраженно добавил он. – Уверяю вас, что все остальные относятся к этому совершенно иначе.

– Ой, извините! – воскликнул я, изо всех сил стараясь унять восторг по поводу того, что с Хрюном приключилась такая неприятность. – Я просто пытался вспомнить, кто еще знает о няне. У моей матери и мистера Габриэля в Англии много приятелей-эмигрантов, и они все время переписываются. Наверно, кто-то из них может о ней знать.

– Я бы хотел получить список этих приятелей, если вы можете их вспомнить.

– Я постараюсь.

– Дело в том, что мы пытаемся выяснить, кто за вами следил. – Он снова стрельнул в меня своими змеиными глазками. – Не потому, что кто-то за вас сильно переживает. Просто нам нужно напасть на след этой сети.

– Ладно. Я попытаюсь вспомнить имена, которые мне приходилось слышать.

– Вы сказали, что ваша мать дала вам письмо к Хане Симковой. Она, видимо, не знала, что та умерла?

– Видимо, так.

– Как вы объясните тот факт, что мистер Габриэль об этом знал, а она нет?

– Он ей очень предан. И скрывает от нее все неприятное.

– Бот бы и мне заиметь себе кого-нибудь такого… Пойдем дальше. Павелка…

Это был четвертый допрос. За ним последовало множество других.

2

Я пробыл в британском посольстве в Праге около двух с половиной месяцев. Жил я в маленькой комнатушке на третьем этаже. Нельзя сказать, чтобы я был здесь самым желанным гостем. Ни с кем из работников я дела не имел, кроме Роддингхэда, (роли которого я так и не уяснил), и двух других, более молодых и гораздо более штатских сотрудников. Никто толком не знал, что со мной делать. Казалось, все притворяются, что меня и вовсе нет.

Мне было запрещено выходить из комнаты. Я не получал писем и не имел права писать. Главным занятием было долгое, бесконечное слушание радио. Я прочел кучу книг. По вечерам Роддингхэд или один из его коллег выводил меня через черный ход в маленький, обнесенный стеной дворик – на прогулку.

Лето шло на убыль. Дни становились короче. Но я не жаловался. Все лучше, чем бегать взад-вперед по переулкам. Я думал о маменьке и надеялся, что Имре придумал какое-нибудь сносное объяснение моему отсутствию. Старый слонопотам и сам небось ополоумел от волнения из-за того, что от меня ни слуху, ни духу. Я вспоминал о Мауре и вяло размышлял, что же думает она по поводу моего молчания.

Думал я и о Хрюне, и о том, насколько он замешан в этот безумный и теперь уже полузабытый кошмар, «3-ю ступень "Банши"». И о миссис Нолан – надолго ли хватит у нее терпения, чтобы не выкинуть мои шмотки и не пустить в мою комнату нового постояльца.