Ночь триффидов

— Ничего страшного, Дэвид. Это произошло давным-давно. Говорят, что он неадекватно среагировал на хим-ин.

Я чувствовал себя не вправе спрашивать его, что значит этот «хим-ин». Но, видимо, прочитав в моем взгляде недоумение, он спокойно пояснил:

— Химическая инъекция. Боюсь, что и с этим вы тоже незнакомы.

Я молча кивнул, боясь произнести бестактность, но Гэбриэл благожелательно улыбнулся:

— Так называемая химическая инъекция — один из методов стерилизации мужчин. — Он изобразил, что вводит себе в вену шприц. — Папе было в то время двадцать шесть, и для этой процедуры он стал староват. Вливание вывело его из психического равновесия. — Гэбриэл постучал себя по виску. — Мне в этом отношении гораздо легче. Ведь я не могу страдать от отсутствия того, что мне совершенно неизвестно. Вы понимаете, о чем я?

Я все понял и в глубине души ужаснулся.

Продолжая улыбаться, он добавил:

— Так называемая розовая карта открыла для меня доступ в Высшую школу Нейтера, — он радостно фыркнул, — и в итоге я получил образование, о котором прежде не смел мечтать. Теперь у меня прекрасная квартира и лучшая в мире работа. Эй, Дэвид! Что с вами? Вы расплескали кофе. Еще налить?

Я поблагодарил его. Нет… Мне хотелось выскочить на палубу, чтобы вдохнуть свежего воздуха… У меня хватило сил выразить признательность за игру и потребовать реванша в ближайшем будущем. Получив обещание, я вышел, так ничем и не выдав обуревавших меня чувств.

Время замедлило бег. Бывали часы, когда день нельзя было отличить от ночи. Это случалось, когда небо затягивали тучи, еще больше затеняя и без того хилое солнце. Пароход тем временем, разрезая форштевнем тихие воды Атлантики, спешил на запад. Временами дул ледяной ветер, и тогда в воздухе начинали кружиться снежинки. Кто-то очень давно написал: «Снежинка в июне… Что может быть хуже?» Теперь я знал, что неизвестный мне поэт был очень близок к истине. По всем законам природы в это время должны были стоять теплые летние дни, но вместо этого в открытый иллюминатор каюты залетали снежинки. Возможно, потепление так и не наступит. Если так — человечество погибнет, а планета скроется под толстым слоем льда.

Кто знает, что произойдет потом? Тысячи и тысячи — а может, и миллионы лет ставшая ледяным гробом Земля будет вращаться вокруг невидимого солнца. На поверхности нашей планеты не останется ничего живого. Ни единого микроба.

Я смахнул образовавшуюся на стекле иллюминатора влагу. За стеклом была сплошная чернота, на фоне которой мелькали отдельные снежинки.

Да, давно покинувший наш мир поэт был прав. Ничего нет хуже летних снежинок…

— Хэлло, Человек Бум-Бум! — радостно крикнула Кристина из дальнего угла пассажирского салона. Она рисовала толстенным карандашом палочки, пыталась изобразить человечка.

Я улыбнулся в ответ и, прикоснувшись к груди, произнес:

— Дэвид. — И тут же повторил по слогам, растягивая первую гласную: — Дэ-э-вид.

— Дэвид Мэйсен, — весело произнесла она. — Да. Дэвид Мэйсен. Пора ужинать?

— Нет, — ответил я, потрясенный ее успехами, — ужин будет немного позже.

Сочинявшая отчет Керрис подняла голову:

— Кристина движется семимильными шагами. Еще пара лет — и она станет полноправным членом нашей ученой команды.

— Одним из «олухов»?

— «Олухов»? Ах да… Видимо, вам удалось пообщаться с кем-то из экипажа.

— Нет. Мне рассказал Гэбриэл. По правде говоря, члены экипажа, увидев меня, отруливают в сторону.

— Пусть вас это не тревожит. С нами они тоже избегают общаться. Как вам, наверное, известно, небольшая доза взаимной подозрительности только на пользу. Виски хотите?

— Хм-м… Если вы считаете, что…

— Оставьте ваши британские тонкости и выпейте со мной. Уже можно. Солнце стоит выше нок-реи, даже если мы его и не видим.

С этими словами она легко поднялась с кресла и, чуть покачивая бедрами, направилась через комнату. Гэбриэл как-то назвал ее походку развязной и при этом понимающе подмигнул.

— Если хотите знать мое мнение, — говорила Керрис, бросая кубики льда в стаканы, — то команда просто завидует нашим возможностям. — Она продемонстрировала мне бутылку виски. — Пока мы в море, для моряков установлен «сухой закон». Видя, как мы нянчим стаканы с выпивкой, они злятся. Этого для вас достаточно? — спросила Керрис, показывая мне более чем щедро заполненный стакан.

— Да. С избытком. Большое спасибо.

— Дрянное пиво! — сурово глядя на меня, выпалила Кристина и состроила недовольную гримасу. Затем скосила глаза и уронила голову на грудь, явно изображая позволившего себе некоторые излишества человека.

— Что-то подсказывает мне, — улыбнулась Керрис, — что через несколько месяцев ваша дикая девица не будет отличаться от своих ровесниц из Нью-Йорка… Ваше здоровье!