Ночь у Насмешливой Вдовы

В глубине души он хранил воспоминание, в котором долго не признавался даже самому себе. Когда он только приехал в Стоук-Друид, ему гораздо больше нравилась Джоан Бейли. Узнав, что она неявно помолвлена с другим, он много месяцев нарочно избегал ее. Ловкий старый мошенник Мерривейл это заметил и постоянно подшучивал над викарием. Вот почему чтение вслух письма во время проповеди стало для преподобного Джеймса ужаснее, чем можно было вообразить; но все же прочесть письмо было его долгом, и он свой долг исполнил.

Тем не менее еще задолго до знаменательного дня он понял, что не подходит Джоан, а она не подходит ему. Сейчас, если подумать, даже странно, почему он… Но Марион!

С ней все было совершенно по-другому. Марион с самого начала понравилась викарию, хотя ее сдержанность и холодность (преподобный Джеймс на самом деле верил в это) останавливали его. Но с прошлой недели, с вечера воскресенья, в ней что-то изменилось… да, что-то изменилось в ее характере — настолько, что у викария голова пошла кругом. С тех пор он ходил сам не свой.

Марион хотела, чтобы они остались только друзьями. Будущее было черным и безнадежным.

Как многие ораторы, преподобный Джеймс полагал, что просто ходит туда-сюда и размышляет, беззвучно шевеля губами. На самом деле он рассуждал вслух.

— Я так тронут и смущен вашим характером, — говорил он, обращаясь к чучелу совы на шкафчике, — что иногда не способен связно выразить свои мысли. Моя милая Марион, разве не будет проще, разумнее, а также полезнее, если мы просто поженимся?

Он угрюмо покачал головой. Нет, не пойдет! Похоже на речь в парламенте. Нельзя просить руки молодой леди только на том основании, что так будет разумнее и полезнее. Снова закружив по комнате, викарий на этот раз обратился к бюсту знаменитого церковного деятеля на мраморном пьедестале:

— Послушайте, дядя Уильям! Перейдем к сути дела. Что я такого натворил? Скажите прямо, без экивоков! Если вы полагаете, что…

Он смутно слышал стук в дверь. Кто-то звал его по имени.

— Да? — отозвался он. — Войдите! — Увидев, кто вошел, он смутился. — Марион! Входите! Садитесь! — Щеки преподобного Джеймса заметно порозовели.

Любопытный наблюдатель мог бы подметить, что оба настолько смутились, что не обращали внимания на оговорки и странности в поведении друг друга.

— Я ненадолго, правда, — заговорила Марион. — Да-да… — Она позволила преподобному Джеймсу нежно снять с ее плеч пальто: впрочем, викарий тут же отшвырнул его куда-то к шкафу. — И мне так неприятно беспокоить вас, Джеймс…

— Беспокоить меня? Чушь!

— Но нам действительно нужно подлатать крышу Порохового склада!

Добродушное лицо викария просветлело.

— Вот именно! — воскликнул он, бросаясь к письменному столу, на котором валялся раскрытый блокнот. — А я все не мог догадаться, что означают буквы «кр» с двумя восклицательными знаками, которые я записал после посещения одной заболевшей старушки. Ну конечно, «крыша»!

Он круто развернулся и потер руки. Он был готов на все.

— Дел там не очень много, по-моему, — продолжала Марион. — Надо только закрыть прорехи по бокам от конькового бруса, но с обеих сторон. Если бы вы могли попросить кого-то…

— Моя милая Марион! Я сам этим займусь!

— Как скажете, Джеймс.

— Ах, наконец-то я понял! Марион, вы не обидитесь, если я чуть-чуть похожу по комнате и молча все обдумаю?

— Нет, конечно нет!

Серьезно кивнув, преподобный Джеймс зашагал по кабинету, вновь погрузившись в свои мысли. Светло-карие глаза Марион под густыми черными ресницами следили, как викарий описал три медленных круга.

— Я так вас люблю! — неожиданно воскликнул он. — Как по-вашему, может, обойдемся листовым железом?

Марион оцепенела.

— Ч-что?!

— Прошу прощения? — При звуках ее голоса преподобный Джеймс остановился. Потом заметил выражение ее лица. — Моя дорогая Марион! Что случилось?

— Вы… знаете, что вы только что сказали?

— Ничего я не говорил, — удивился викарий. — Я просто думал о крыше. Простите меня!

И он снова принялся кружить по кабинету. На сей раз он описал четыре круга, прежде чем заговорил.

— Длинные и широкие листы железа, — заявил он, обращаясь к суровым портретам лиц духовного звания, — можно согнуть — вот именно! — и накрыть ими конек крыши — временно, до капитального ремонта. Конечно, остается открытым вопрос о гвоздях… — Он обратился к ковру: — Пройдут ли они сквозь шифер и доски так же хорошо, как сквозь листовое железо? Но дело не только в том, чтобы надежно укрепить листы. Ваши холодность и сдержанность вначале обескуражили меня. Правда, в последнюю неделю вы сильно изменились. И я так вас люблю…

Именно при этих словах он наткнулся на оцепеневшую Марион, которая не могла пошевелиться. В момент столкновения словно завеса упала с глаз преподобного Джеймса. В ушах у него прозвенело с отчетливой гром костью последнее предложение, и он понял, что высказал его вслух.

Ошеломленный викарий застыл на месте. Марион судорожно вздохнула, задрожала всем телом, попыталась отвести глаза в сторону, но затем метнула на преподобного Джеймса взгляд, которому обучила ее Вэтью Конклин.