Ночь в гареме, или Тайна Золотых масок

– Я обвиняю тебя в убийстве, – раздался голос Оскара, – потому что человек, заставляющий другого совершить убийство, сам убийца. Ты приказал убить Абдаллаха, сына толкователя Корана Альманзора, чтобы добыть бумаги последнего. Ты приказал умертвить самого Альманзора, чтобы добыть сокровища калифов. Абдаллах умер, но Альманзор жив, чтобы засвидетельствовать против тебя. Кровь за кровь. Я нахожу, что земля должна быть освобождена от тебя.

– Что скажешь ты на это, Мансур-эфенди? – спросил первый человек в золотой маске.

– То, что сделано, сделано во славу святого дела пророка! – вскричал Мансур. – Не для себя лично желал я сокровищ калифов, но для церкви правоверных.

– Брат Багира, начинай, – сказал первый в маске.

– Я обвиняю тебя в постыдной измене делу веры, – начал Багира. – Ты назвал дочь гадалки Кадиджи пророчицей, чтобы извлечь из этого выгоду. Затем ты преследовал несчастную, чтобы устранить ее, точно так же ты преследовал своей ненавистью Сади-пашу и его друзей, не тебе они обязаны тем, что еще живы. Я также говорю, что мера твоих преступлений переполнилась, ты – проклятие страны, и она должна быть освобождена от тебя.

– Что скажешь ты на это, Мансур-эфенди? – снова спросил первый человек в маске.

– Мне надоело отдавать вам отчет, а требовать его от меня никто не имеет права, – отвечал Мансур с презрительной гордостью. – То, что сделано, сделано потому, что такова была моя воля, и потому, что я считал это нужным и полезным.

– Брат Муталеб, начинай, – сказал прежний в маске.

– Я обвиняю тебя в том, что ты неслыханным образом злоупотреблял своей властью. Множество твоих жертв вопиет к небу о мщении. Кто сосчитал число этих жертв? Кто назовет их имена? Разве несчастная дочь Альманзора не томилась у тебя в темнице? Разве Ибам не умер мученической смертью? Мои взоры отворачиваются от твоих жестокостей. Произнесите ваш приговор, братья.

– Продолжай, брат Бену-Амер, – сказал первый в маске.

– Я обвиняю тебя в убийстве консулов в Салониках, – сказал Бену-Амер. – От наших глаз ничто не скрывается. Это убийство было твоим делом. Твоя воля умертвила консулов, чтобы вызвать войну за веру. Твои руки запятнаны кровью. Все старания нашего мудрого начальника Альманзора были тщетны: ты ослепил народ.

– А ты, брат Калеб? – спросил первый в маске, когда Бену-Амер замолчал.

– Взгляните на театр военных действий, братья, – сказал Калеб. – Там также видны ужасные последствия тайного могущества подсудимого. Бог есть любовь, говорим мы, все люди братья, вот истина, соединяющая нас. А ты? Разве ты не называешь себя тайным главой ислама? Кровь и кровь знаменует твое владычество. Аллах с гневом и отвращением отворачивается от тебя, потому что ты злоупотребляешь его именем и своим могуществом. Ты вызвал войну. Твои посланцы скитаются по вассальным землям. Все жестокости, в которых виновны солдаты, – твое дело. Горящие деревни, люди, взывающие к небу о мщении, – все это твое дело. Бойся того дня, когда предстанешь перед престолом высочайшего Судьи. Все грешники получат прощение, потому что в сравнении с тобой они безгрешны. Достаточно преступлений совершил ты на свете. Тот, кто остановит твои преступления, тот сделает угодное Аллаху дело. Теперь произносите приговор, братья, я все сказал.

– Брат Абульфеда, говори, – сказал после небольшого молчания тот, кто казался главным.

Абульфеда, последний из круга, заговорил.

– Я обвиняю тебя, Мансур-эфенди, в цареубийстве, – сказал он. – Смерть Абдул-Азиса – твое дело. Да, трепещи, видя, что твое преступление не осталось скрытым. Но от наших глаз ничто не скрывается. А что происходит теперь? Что хочешь ты сделать с новым султаном, едва поднявшимся на ступени трона? Слушайте, братья, и ужасайтесь. Мансур желает устранить нового султана Мурада и тот уже пьет отравленное питье, и затем, в один прекрасный день, будет объявлено, что султан Мурад свергнут потому, что не способен управлять государством.

Абульфеда замолчал.

– Довольно, братья, – сказал председатель. – Ваши обвинения привели нас в ужас, и я, Хункияр, мулла Коиара, подтверждаю справедливость этих обвинений. Султан Мурад будет твоей последней жертвой, Мансур, жестокий деспот, злоупотреблявший своей властью.

– Остановись, – повелительно перебил его Мансур, – я довольно слушал вас. Что значит эта полуночная комедия? Долой ваши золотые маски. Вы хотите судить меня? Меня, которого воля Аллаха сделала высшим лицом в государстве? Зная мое могущество, вы вообразили поэтому, что можете судить меня? Я хочу знать, кто вы такие, кому вы служите. Долой ваши маски, я хочу знать своих противников.

– Так узнай же их! – вскричал председатель. – Мое имя ты уже слышал.

– Это ложь. Ты не мулла Коиара, первое лицо церкви, потомок божественного пророка, – отвечал Мансур.

– Гляди, – сказал тогда председатель, срывая платок, закрывавший его лицо, и золотую повязку. Тогда при бледном свете луны Мансур увидел перед собой почтенного старца с длинной, седой бородой.

– А… Ты мулла Коиара… – сказал Мансур глухим голосом. – Ты тот, кто первый имеет право на занимаемое мною место.