Ночь в храме (СИ)

  Вопрос звучал слишком обтекаемо. Тем более для человека, которого с младых ногтей готовили к служению государству, а значит, помимо всего прочего, учили четко и ясно выражать свою мысль. Но Падме с прошлого раза уяснила: храм Древних - не то место, где нужно заботиться о четкости формулировок. Здесь сам факт произнесения вопроса - всего лишь обряд. Загадочный разум этого места умеет заглядывать в душу человека и видеть все грани интересующей его проблемы.

  Вот и сейчас Древние наверняка видят, что в ее незатейливом, если не корявом вопросе скрывается масса других вопросов: "Могу ли я пожертвовать служением в сенате ради Энакина?", "Должен ли Энакин покинуть Орден джедаев ради меня?", "Имею ли я право на личное счастье в эти тяжелые времена?", "Если мы с Энакином будем вместе, не повредит ли это репутации Набу?", "Какую цену я должна буду заплатить за счастье быть с Энакином?"

  Ответ пришел незамедлительно. Как и сам вопрос, он был выражен одной-единственной фразой, которая возникла в голове у Падме: "Ты сделала многое для своего народа, теперь ты должна сделать многое для Галактики".

  И точно так же, как сам вопрос, этот ответ таил в себе множество других граней. Лежа в Алтаре храма Древних, Падме видела эти грани так, словно смотрела на собственную судьбу со стороны.

  Ей давалось право на счастье. Более того, это счастье и было залогом ее личного вклада в дальнейшую судьбу Галактической Республики, невзирая на все препятствия для их с Энакином любви. Но ей было также сказано, чем она должна будет за это заплатить - недолговечностью этого самого счастья. Мелькали, словно вспышки, картинки ее жизни - той, будущей, которую она еще не знала.

  Солнечные блики на изумрудных волнах у берегов Варикино, которые она видит сквозь плотные кружева свадебной вуали... Блики падают не только на воду, но и на зелень листвы над головами священника и новобрачных, и на руку Эни, которая отсвечивает странным металлическим блеском.

  Пылающее тревогой лицо Энакина, который рассказывает ей о своих снах-видениях. Смятые простыни их широкого ложа.

  Чудовищный по силе невидимый захват на ее горле. Багряные пейзажи Мустафара, погружающиеся во тьму перед ее меркнущим взором.

  Блеск аппаратуры в медицинском центре на астероиде. Писк новорожденного младенца.

  Ее собственные руки, сложенные на выпирающем вверх животе и крепко сжимающие амулет из татуинского ореха. Это явно не ложе в храме Древних - она, вся убранная белыми цветами, плывет посреди огромной толпы.

  А вот это - совершенно точно ложе в храме Древних. Все тот же амулет в крепко сжатых руках, но вместо синих складок незнакомого наряда - обычная церемониальная одежда, расшитая золотом. Живот не выпирает, он привычно плоский. Удобно уложена на изголовье прическа в форме конуса. Нитки белых бусин, перевивающие ее, кажутся фиолетовыми из-за отсветов полосок на потолке. Но вот фиолетовый отблеск сменяется голубым...

  Падме открыла глаза и увидела потолок, весь в паутине светящихся голубых полосок. Поднявшись с ложа, она пошла через зал к коридору - медленно, опустив голову, точно боясь расплескать полученное знание. У самого выхода, спохватившись, торопливо спрятала в карман амулет с Татуина.

  За раздвинувшимися створками храмовых врат сияло утреннее солнце. Старый гунган, клевавший носом, поднялся ей навстречу с ближайшего большого валуна. Поодаль, привалившись к таким же большим валунам и тесно прижавшись друг к другу, спала на пожухлой траве сенаторская свита. Мотие положила голову на колени Элле. Корде и во сне держала за руку Версе. А Дорме устроилась, кажется, удобнее всех - она свернулась клубочком на траве, подложив голову под руку.

  Но когда Падме переступила порог храма и вышла наружу, именно Дорме вздрогнула и, пробудившись, первой вскочила на ноги. Сенатор Амидала в который раз поразилась ее обостренным чувствам. Ведь врата храма открылись и закрылись абсолютно бесшумно. Ступала Падме, в своей мягкой обуви, тоже беззвучно. Да и со старым проводником она не перемолвилась ни словечком. Что же тогда услышала Дорме? Неужели шелест сухой травы под ступнями гунгана? Или шорох тяжелых одежд госпожи? И как быстро она перешла от сна к яви! Что ж, не случайно Дорме возглавляет свиту: у этой девушки наиболее сильно развито чувство ответственности. При том, что и остальные четыре ей ненамного уступают.

  Когда Падме подумала об этом, ей стало как-то легче на душе - словно исчез ненадолго тот камень, что лег ей на сердце сегодняшней ночью в храме. Пока есть те, на кого она может положиться, стоит идти дальше. Что бы там ни ждало впереди.

  ***