Ночь в конце месяца

жадный, глупый, обучающий своих детей охотиться на овец… Палан найдет его и проучит.

Так он шагал, не уставая, со склона на склон, и тихонько пел, а тайга неохотно

расступалась перед ним, пряча звериные тропы.

Синие круглые листья бадана распрямлялись позади него и долго шептали о поющем

охотнике, что идет по медвежьим следам. И жесткий маральник, вцепившийся в скалы,

шептался о том же. И седая акация, покалывая соседей сухими колючками, сплетничала

тоже, и шепот бежал по травам позади Палана: «Слышали? Рыжий человек поет песню и

разыскивает одного большого медведя и двух маленьких…»

Палан не слушал этот шепот и обгонял его. А там, куда он шел, была пугливая тишина и

солнечные лучи дымились между черных лиственниц. Птицы, пролетая сквозь такие лучи,

вспыхивали яркими пятнами и, ослепленные, задевали за тонкие веревки мха, свисающие с

ветвей…

Там тайга молчала и укрывала зверя.

Но все-таки Палан отыскал его.

Он увидел, как внизу, в кустах, шевельнулось темное, медленное,— и на поляну вышел

медведь, опустив башку на длинной, худой шее.

Палан приник к земле. Хоть зверь и далеко, но может учуять. Тогда не догонишь.

Вскоре на поляну выкатились, торопливо загребая лапами, два лончака — годовалых

медвежонка. «Все верно!» — сказал себе Палан.

Подкидывая задами, лончаки играли в догонялки: хлопали друг дружку лапами,

бодались… Медведица обернулась, поджидая их.

Палан сорвал с плеча ружье и выстрелил в воздух.

Будто по ступенькам скатилось на дно ущелья отчетливое эхо. Медведица быстро

кинулась прочь. А лончаки — ошарашенные, задрав носы,— на миг присели, а потом

бросились к ближнему кедру и полезли вверх.

Поддавая задними лапами, они взлетели по стволу. Замерли потревоженные ветки.

—Хорошо!— похвалил Палан.

Он снова присел в траву, затаился. Он ждал. Медвежата еще не понимают, что на дереве

от человека не спрячешься. Они будут сидеть крепко. А медведица не бросит их, придет и

тоже взберется на кедр.

Палан переломил ружье, вынул теплую стреляную гильзу, загнал новый патрон. Он

старался не спешить.

Медведица вернулась бесшумно. У края поляны постояла с поднятой лапой —

прислушалась. Лончаки завозились на кедре, хрюкнули. Подойдя к стволу, она легко

вздыбилась и тоже полезла кверху.

Тогда Палан вскочил и побежал к поляне.

Медведица услышала шаги и теперь подталкивала лончаков,— заставляла карабкаться

выше. Палану хорошо были видны ее задние лапы с когтями, впившимися в кору.

Он остановился шагах в десяти.

—Ну что?— громко спросил он.— Нашел я вас?

Он прислушался к своему голосу и заметил в нем дрожь. Это нехорошо. Торопиться

нельзя.

И Палан не стал торопиться. Он положил ружье, присел на землю и стал закуривать.

Медведица не нападает первой. Если ее не трогать, она будет спокойно ждать, когда ты

уйдешь…

Но Палан уходить не хотел. Он просто ждал, пока успокоятся руки, и медленно

сворачивал цигарку. Знакомый шепот дополз до него по земле; листья и травы

переговаривались осторожными голосами: «Рыжий охотник ждет, и медведи на кедре

ждут…»

И тайга замерла настороженно.

Палан выкурил цигарку до конца, плюнул на окурок.

—Ничего,— сказал он.— Вот руки уже перестали плясать. Еще немножко, и они станут

смелыми. В прошлом году я торопился, а теперь не хочу.

Палан неторопливо вынул из ружья патрон и покачал пальцами круглую свинцовую

пулю, зажатую картонной полоской. Нет, пуля сидела плотно.

Ну, тогда пора.

Он поднялся и обошел кедр, выбирая, откуда ловчее стрелять.

Он целился в шею — в рыжеватое пятно между горлом и грудью. Оно просвечивало

между ветвей, и на нем плескалась тень от хвои.

И, может, у него дрогнула неуспокоившаяся рука. Или в тот миг, когда стукнул выстрел,

медведица шевельнулась. Совсем немного.

Но пуля не ударила в позвоночник, как он метил, а прошла навылет, чуть ниже.

Обламывая ветви, медведица рухнула с кедра, но сразу — будто подкинутая,— рванулась

вперед. Палан, отшатнувшись, увидел занесенные в прыжке лапы. Захлебывающийся рык

плеснул ему в уши.

Ружье у него — одностволка. И он не успел выбросить гильзу и сунуть новый патрон.

Зверь налетал.

Палан метнулся вниз по склону.

…Все было как в прошлом году. Раненый зверь догонял Палана, и обрывалось дыханье, и

подкашивались ноги в неистовой скачке по кустам и валежнику. Еще секунда — и этот

рычащий, страшный ударит в спину, и тогда навзничь повалится небо, и тьма, крутясь,

вольется в глаза…

В прошлом году рядом с ним был второй охотник. Абагай Тартыс прыгнул на медведя с

ножом; удар был точней выстрела, и это спасло Палану жизнь.

Сейчас рядом — никого. Палан бежал, и зверь настигал его, и казалось — спину жжет

яростное дыхание.

Но что-то изменилось с прошлого года. Тогда Палан бежал, ничего не сознавая. Сейчас

мгновенно ловил взглядом землю, кусты, деревья, и когда заметил впереди каменную осыпь,

— сразу понял, что делать.

Мелкие камни лежали на крутом откосе, как серая застывшая река. Палан вынесся к ней и

вдруг круто прыгнул в сторону, вбок.

—Ага!..

Мчавшаяся по пятам медведица не смогла повернуть. Она выскочила на осыпь, камни

дрогнули — и загрохотали вниз, таща за собой зверя.