Ночь в Лиссабоне

Машинально я открыл страницу с моей прежней фамилией и увидел телефон жены. Номер остался тот же, но адрес был другой. Площадь Рисмюллерплац теперь называлась Гитлерплац.

Когда я увидел адрес, мне показалось, что мутная лампочка в кабине вспыхнула в тысячу раз ярче. Я даже оглянулся – так сильно было ощущение, будто я стою посреди глубокой ночи в ярко освещенном ящике или будто на меня направили луч прожектора. И опять безумие моей затеи пронизало меня и наполнило ужасом.

Я вышел из кабины и прошел через полутемный зал. На стенах висели плакаты «Силы и радости»[6] и рекламы немецких курортов. С ярко-синего неба угрожающе смотрели улыбающиеся жизнерадостные субъекты.

Подошло два поезда. Поток пассажиров ринулся вверх по лестницам. Человек в форме войск СС отделился от толпы и направился ко мне.

Я не бросился бежать. Может быть, он имел в виду вовсе не меня? Однако он остановился рядом.

– Простите, можно у вас прикурить? – спросил он.

– Прикурить? – переспросил я и быстро выпалил: – Да, да! Конечно! Вот спички!

Я полез в карман.

– Зачем? Ведь у вас горит сигарета! – эсэсовец удивленно посмотрел на меня.

Я только теперь вспомнил, что курю, вынул изо рта сигарету и протянул ему. Он приложил свою и затянулся.

– Что это вы такое курите? – спросил он с любопытством. – Пахнет, как первоклассная сигара.

Это была французская сигарета. Я захватил с собой несколько пачек, переходя границу.

– Подарок приятеля, – сказал я. – Французский табак. Привез из-за границы. Мне он кажется слишком крепким.

Эсэсовец засмеялся.

– Лучше всего, конечно, совсем бросить курить, как фюрер, а? Но кому это под силу, особенно в такие времена?

Он поклонился и ушел.

Шварц слабо усмехнулся.

– Когда я еще был человеком, который имел право ходить, куда ему заблагорассудится, я часто впадал в сомнение, читая в книгах описание ужаса. Там говорилось, что у жертвы останавливалось сердце, что человек врастал в землю, как столб, что по жилам его пробегала ледяная струя и он обливался потом. Я считал это просто плохим стилем. Теперь я знаю, что все это правда.

Подошел кельнер.

– Могу предложить господам общество.

– Не надо.

Он наклонился ниже:

– Прежде чем отказаться совсем, может быть вы взглянете на двух дам возле стойки?

Я посмотрел на них. Одна показалась довольно элегантной. Обе были в вечерних платьях. Лиц я не мог рассмотреть.

– Нет, – сказал я еще раз.

– Это вполне приличные дамы, – сказал кельнер. – Та, что справа, немка.

– Она вас прислала к нам?

– Нет, что вы, – возразил кельнер с заискивающей улыбкой. – Это моя собственная идея.

– Хорошо. Предадим ее забвению. Принесите нам лучше чего-нибудь поесть.

– Что он хотел? – спросил Шварц.

– Сосватать нам внучку Маты Хари.[7] Вы, наверно, дали ему слишком много на чай.

– Я совсем еще не платил. Вам кажется, что это шпионки?

– Наверно. Правда на службе у самой могущественной международной организации – денег.

– Немки?

– Одна из них, говорит кельнер.

– Вы думаете, она здесь для того, чтобы заманивать немцев?

– Едва ли. По части похищения людей сейчас используют русских эмигрантов.

Кельнер принес тарелку с бутербродами. Я заказал закуску, потому что почувствовал опьянение, а мне хотелось оставаться совершенно трезвым.

– Вы не будете есть? – спросил я Шварца.

Он с отсутствующим видом покачал головой.

– Я совсем не думал, что меня могут выдать сигареты, – сказал он. – И еще раз проверил все, что со мной было. Спички из Франции я выбросил вместе с остатками сигарет и купил себе немецкие. Потом я подумал, что у меня в паспорте стояла французская виза и штамп о выезде во Францию, – все это могло объяснить наличие французских сигарет, если бы меня принялись обыскивать. Злясь на свой страх, весь мокрый от пота, я вернулся к телефонной будке.

Пришлось подождать. Дама с большим фашистским значком набирала один за другим номера и выкрикивала какие-то приказания. Потом она выскочила из кабины.

Я набрал номер моего друга. Ответил женский голос.

– Попросите, пожалуйста, Мартенса, – сказал я, заметив, что голос у меня сел.

– Кто просит? – спросила женщина.

– Друг доктора Мартенса.

Я не знал, кто это: жена доктора или горничная, никому из них довериться я не мог.

– Как ваша фамилия? – последовал вопрос.

– Я друг доктора Мартенса, – повторил я. – Пожалуйста, позовите его. Доктор Мартенс ждет моего звонка.

– В таком случае вы могли бы сказать мне свое имя…

Я в отчаянии молчал. На другом конце провода положили трубку.

Я стоял на сером пыльном вокзале. Дули сквозняки. Первая попытка не удалась, и я не знал, что предпринять дальше. Прямо позвонить Елене было рискованно – меня мог узнать по голосу кто-нибудь из ее семьи. Можно было позвонить еще кому-нибудь – но кому? Кроме доктора Мартенса, никого другого я не мог вспомнить.

Потом меня осенила идея, которая сразу пришла бы в голову даже десятилетнему мальчишке. Почему я не назвался братом моей жены? Мартенс прекрасно знал и не переносил его.

Я позвонил опять, и мне ответил тот же женский голос.

– Говорит Георг Юргенс, – резко сказал я. – Пригласите, пожалуйста, доктора Мартенса.

– Это вы звонили только что?