Ночь в Шотландии

Письмо Майкла сестре Мэри, написанное на корабле, плывущем вокруг мыса Доброй Надежды:

«Мэри, кажется, я нашел упоминание об амулете в записках путешественника, направлявшегося ко двору Елизаветы в 1568 году! Это был посол, который привез ей множество подарков из своей страны. В свою очередь, она подарила ему амулет… Вернее, я так думаю, будто это был амулет, ибо он как-то неопределенно описал его. Но я не могу оставить без внимания год и тот факт, что через два месяца он заявил, что амулет проклят, и продал его в туже секунду, как только ступил на родную землю, так и не передав его вышестоящим лицам государства.

Теперь я еще больше сгораю от любопытства. Неужели наш семейный амулет действительно проклят? Нескольким своим владельцам он доставил столько хлопот, что они пожелали избавиться от него, невзирая на его ценность.

Может, мне следует вернуться к началу истории и проследить путь амулета от егопроисхождения, прежде чем он попал в руки нашей семьи?»

Мэри начала спускаться по величественной лестнице в холл, и ее охранники-лакеи спускались следом за ней. Сквозь большое окно лился солнечный свет, и от этого замок производил впечатление светлого и просторного — прямая противоположность его владельцу.

Сидение взаперти позволило Мэри по-новому взглянуть на все вокруг: теплый красный цвет ковров на полу, яркие цвета гобеленов на стенах, запах воска, которым до блеска натирали полы.

Весь замок выглядел свежим и готовым к тому, чтобы им восхищались. Спускаясь вниз, Мэри остановилась, чтобы рассмотреть портреты, висевшие на стене.

— Кто изображен на этом портрете?

Один из лакеев проследил за ее взглядом, который был прикован к портрету высотой более десяти футом, выделявшимся на стене вдоль лестницы. Это был портрет женщины, одетой в платье, являвшееся лет тридцать — к сорок назад криком моды.

— Простите, мисс, — покачал головой лакей. — В замке более сотни портретов, и я все их не знаю. На этом портрете изображена важная персона. Видите, какое красивое платье? — наивно пробормотал он.

— Очень красивое, — нахмурилась Мэри.

Женщина на портрете была примерно одних с ней лет, но стояла с высокомерным и презрительным видом. Красота женщины не смогла смягчить выражение ее лица.

— Кем бы она ни являлась, я рада, что мне никогда не придется встретиться с ней на балу. У меня такое ощущение, что она была слишком властной натурой.

— Она не была такой равнодушной, какой предстала на этом портрете, — раздался за спиной Мэри тихий голос.

Мэри обернулась и увидела внизу в холле мистера Хея, который, запрокинув голову, с задумчивым видом тоже рассматривал портрет.

— Так вы ее знаете? — спросила Мэри.

— Я знаю ее лучше всех остальных. Это моя тетушка, мать лорда Эррола.

— О Господи! — покраснела Мэри. — Мне не следовало говорить такие нелестные слова.

— Портрет отвратительный. — В серьезных голубых глазах мистера Хея появился блеск. — Она его ненавидела. И именно поэтому мой дядя, отец Ангуса, повесил его здесь.

— Значит, они не ладили, — сделала вывод Мэри и стала спускаться вниз.

— Они ссорились из-за всего, начиная от места сахарницы на обеденном столе и заканчивая тем, стоит ли разрешить их только что осиротевшему племяннику жить здесь с ними.

— Должно быть, вам трудно пришлось.

Мэри наконец оказалась внизу.

— К счастью, — пожал плечами мистер Хей, — у меня был Ангус. Он рассказал, как обстоят дела, и посоветовал не принимать близко к сердцу, кто бы что ни говорил.

— Получается, что они недолюбливали друг друга, — произнесла Мэри и подумала, как это ужасно, что граф вырос в такой тяжелой атмосфере.

— Недолюбливали — слишком мягко сказано, — удивленно посмотрел на нее мистер Хей. — Они просто ненавидели друг друга и делали все возможное, чтобы испортить друг другу жизнь, используя собственного ребенка. Я часто думаю, не потому ли Эррол с таким нежеланием прислушивается к мнению других. Лучший способ избежать спора — всегда быть правым…

Хей замолчал, посмотрел на топтавшегося поблизости лакея и покраснел.

— Э-э, как я уже говорил, это портрет моей усопшей тетушки, мир праху ее.