Ночь внутри

Послания никто не понял. Только мать почувствовала тревожное - не умом, не рассуждением - дремучим материнским чутьем. Однажды вечером месяц прошел с Семеновой весточки - мать вдруг опустилась у плиты на пол, сложила в подол руки и тихо завыла. Назавтра все домашние видели: делая хозяйскую работу, она, где стояла, безмолвно садилась на пол, роняла в подол руки и начинала выть, тоскливо, жутко, как ночной зверь. Все повторилось и на следующий день, - приступы глухой тоски, причину которой никто не мог понять (во всяком случае, никому не приходило в голову связывать ее с телеграммой, полученной месяц назад), - а к середине третьего дня в Мельне появился дед.

Когда он вошел в дом, я сидел в столовой за книгой. Утром был сдан последний экзамен; из кухни тянулись запахи праздничного обеда. Должно быть, дед нарочно справлялся об экзаменационном расписании, чтобы подгадать свой приезд к этому дню. Войдя в комнату, он не огляделся - его не интересовали перемены, - он застыл над столом - корабельная сосна - и объявил: "У меня билеты на четырехчасовой. Ты готов?" А я, забыв про книгу, смотрел на него и никак не мог соединить в смысловое целое три вещи - деда, себя и сказанные дедом слова - части не складывались! Пока мы смотрели друг на друга - два немых вопроса - в столовую вошла мать, - вошла и тут же у дверей беззвучно опустилась на половицы, уронив в подол кремосбивалку.

- Ты не получил телеграмму? - Семен не сводил с меня стылых глаз. - В Ленинграде все готово - будешь жить у меня.

- В Ленинграде?

- Да. В Мельне нет университета.

- Университета?

- В России их, кажется, всего четыре. Разве нет?

- Да, - сказал я, - да, да, да...

В комнате появилась тетка Аня - двух вопросов больше не было. Мы с Семеном стояли друг перед другом, и я чувствовал, до чего мы похожи. Так бывают похожи вещи с одной действующей сущностью - два водопада, два пожара, два тлеющих пепелища. Потом я сказал: "Но мне только завтра выдадут аттестат". И тут мать взорвалась. Она не сдвинулась с места и все держала в подоле кремосбивалку, но она - возражала! Она говорила наперекор! Ни до, ни после я ничего подобного не слышал - деревянной пушки хватает лишь на один выстрел. Она говорила:

- Господи славный, праведный, Господи великий, сильный, Господи превечный, сотворивший небо и землю! Ты не хочешь, Господи, чтобы человек на земле был счастлив, - я не знаю, зачем Тебе это нужно, но я знаю, что Ты этого никогда не допустишь! Я держу на себе весь их дом, Господи, я кормлю и согреваю их, а к концу дня замерзаю, потому что мне не хватает тепла для себя! Я не требую счастья - слышишь?! - мне не нужно счастья, потому что я привыкла обходиться без него, - оставь счастье кому-нибудь про запас, Господи, а мне оставь сына! Зачем ему Ленинград, зачем ему университет, зачем ему Семен - зачем ему быть Зотовым?! Бог свидетель, в этом доме мне обещали любовь...

- Брось, - сказала тетка Аня. - Этого тебе никто обещать не мог.

- Мне не обещали кисельных берегов, но и муки мученической мне тоже не обещали!

- Брось, - сказала тетка Аня.

- Я думала: если на меня рухнуло столько мытарств, которых я не заслужила, то этим я выкуплю у вас сына! Своим горем расплачусь за него! Только вас не объедешь! Будьте вы прокляты со своей спесью, гордостью, упрямством или что там такое в вас сидит и не позволяет вам быть людьми!..

- Хватит, - сказала тетка Аня. - Лучше пожалей университет.

И мать замолчала - деревянная пушка рассыпалась в щепки.

Как только я уложил вещи, дед потащил меня из дома. Мать заперлась в своей комнате и не открыла, когда я зашел к ней проститься. Тетка Аня сунула на пороге узелок с едой - подоспевшую часть праздничного обеда, так, должно быть, провожали на войну.

Дед привел меня в школу и забрал у директора мой аттестат; оттуда - на вокзал; а в четыре часа мы уже сидели в душном поезде, готовом вот-вот сорваться и уволочь нас прочь из Мельны, как пять лет назад он уволок прочь деда с невестой и коробками, где звенели и брякали его поделки - звери, гады, насекомые, стеклянные цветы и травы, - в поезде, который приглашал за несколько часов сменить одну родину на новую, непознанную.