Ночь всех мертвецов

— Расскажи. — Их отношения были на той стадии, когда они выискивали в снах друг друга отблески своей любви.

— Мне приснилось, что наш мир погиб, — сказал Соломон Гурски. — Он погиб в лучах света, вроде тех, что исходят от кинопроектора. Эти лучи несли в себе образ мира и всех его составных частей. И мир был создан вновь, точно так же, как и раньше.

Стоило ему произнести эти слова, как они стали истиной. Теперь та жизнь была сном. А эта жизнь, это тело, эти воспоминания превратились в нечто осязаемое, надежное.

— Вроде машины Типлера, — отозвалась Элена. — Это его идея, что энергию, высвобожденную Большим Всхлипом, можно использовать для создания голографической копии всей Вселенной. Наверное, когда нанотехнология достаточно разовьется, можно будет выстроить Вселенную заново, точную копию, атом к атому.

У Сола засосало под ложечкой. Не может быть, чтобы она знала. Нет, она не должна узнать.

— Что толку еще раз сооружать то же самое?

— Угу. — Элена прижалась щекой к коленке. — Вопрос в другом — это наш первый приход в мир или мы уже много раз побывали здесь и каждый раз что-то было чуть-чуть по-другому? Это первая Вселенная — или нам это только кажется?

Сол Гурски поглядел на угли, а потом на звезды.

— Индейское племя «проколотых носов» верит, что мир погиб на третий день существования, а мы живем в сновидениях его второй ночи.

Воспоминания, гаснущие, точно летние метеоры высоко над его головой, сказали Солу, что он уже однажды произнес эти слова, в их будущем, после своей первой смерти. Теперь он произнес их в надежде, что это будущее не состоится. Каждое различие, каждая крохотная деталь отпихивали эту Вселенную от той, в которой ему суждено потерять Элену.

Полосатый кусочек тектопластика в форме буквы «V», кувыркаясь, вечно падал в сторону Девы.

Моргнув, он прогнал призрак, и тот поблек, как и все остальные. Они исчезали быстрее, чем он предполагал. Придется принять меры прямо сейчас, пока не растаяло самое главное воспоминание. Он выполз из спального мешка, подошел к лежащему на земле усталому велосипеду. Сняв с него фонарь, осмотрел зубчатки передачи.

— Что ты делаешь? — спросила Элена от костра. Их роман был совсем юн, но Сол помнил эту ее интонацию, нежно-вопросительную, по другой жизни.

— Смотрю на передачу. Что-то мне сегодня в ней не понравилось. Такое ощущение, будто что-то расшаталось.

— Ты раньше не говорил.

«Нет, — подумал Сол. — Я не знал. Еще не знал». Зубчатка переключателя ухмыльнулась ему в луче фонарика.

— Мы их здорово заездили. Я читал в одном веложурнале, что от этого бывает усталость металла. Колесико разламывается — и привет!

— На новеньких велосипедах за две тысячи баксов?

— На новеньких велосипедах за две тысячи баксов.

— И как ты собираешься это уладить в час ночи посреди пустыни Сонора?

Опять эта интонация «дуй-дуй отсюда». Еще секундочку, Элена. Еще одна мелочь, и все будет в порядке.

— Ну, что-то в ней чувствовалось не то. Я не хочу лезть в горы, пока не проверю ее в мастерской. Если там наверху передача полетит?

— И что же ты предлагаешь, перестраховщик ты мой?

— Мне не хотелось бы завтра подниматься на гору.

— Ну хорошо. Ладно. Идет.

— Может, двинем на запад, к побережью. Сейчас сезон китов. Я всегда мечтал их увидеть. И рыбные блюда там очень вкусные. И есть одна кантина, где готовят пятьдесят разных кушаний из игуаны.

— Киты... Игуаны. Отлично. Все, что пожелаешь. А теперь, раз уж ты совсем проснулся, шевели задницей, Сол Гурски! Дуй сюда, мигом!

Она встала, и Сол увидел и почуял, что именно она скрывала, сидя в такой позе. На ней не было ничего, кроме обрезанной над пупком майки с буковками МТБ. Спасена, подумал он, схватил ее в охапку и со смехом и визгом повалил на надувной матрас. Не успев додумать мысль о спасении, он забыл ее, забыл всех Элен, которых теперь не будет: заговорщицу, остриженную под ноль партизанку, четверорукую космическую ангелицу. Забыл напрочь. Звезды описывали предписанные им дуги. Мотыльки и летучие мыши кактусовых зарослей парили в сладком темном воздухе, и в глазах зверей, которые охотились на эту порхающую мелочь, сверкали отблески костра.

На рассвете, когда цветы кактуса закрылись, Сол и Элена все еще смеялись и потирали бока, а также прочие утомленные части тела. Они съели завтрак и свернули свои скромные пожитки. Выбравшись из-за отрога горы, солнце застало их уже в седле. В пути. Они поехали по западному шоссе, оставив в стороне горы и спрятанный за ними поселок Реденсьон с его грузом воскрешенного горя. Они ехали по длинному шоссе, ведущему к самому ; океану. Было солнечное бесконечно-безоблачное утро понедельника.

КАМЕНЬ, НОЖНИЦЫ, БУМАГА...

Перевод Е. Моисеева, 2002.