Человечество тем временем занялось терраформированием Сириуса‐6, затем обживало мир Фомальгаута. Я застала время, когда был открыт чарующий Ило Семилунный, и оплакала ушедшего из жизни Баи в то время, когда обнаружили холодный, девственно-чистый и свежий континент на планете Флай. Но к тому времени ажиотаж вокруг полетов в дальний космос сошел на нет, о белошвейках перестали говорить. Их имена не упоминали в новостях, и я чувствовала, как меняется отношение к моим девочкам с восторженного на пренебрежительное и даже надменное. Ими пытались повелевать, как командуют армией, в руках которой сосредоточена огромная разрушительная мощь. Не такой судьбы заслуживали мои ученицы. Тогда я составила и утвердила Кодекс юных белошвеек, Кодекс наставниц белошвеек и все свое огромное состояние потратила на то, чтобы создать закрытый орден девушек под защитой традиции. Традиция и особые установления навсегда отделили их от остального общества, зато за белошвейками сохранялась определенная степень свободы. Только так мои девушки могли чувствовать себя личностью, а не инструментом космических перемещений. Я убедила людей, наделенных властью, что, обеспечивая белошвеек нарядами, украшениями и всем необходимым для лоска, они навсегда избавят человечество от перспективы однажды…»
Письмо оборвалось.
Анна испытала досаду.
На самом интересном месте пленка разрезана и склеена заново. Кто-то не хотел, чтобы выводы мадам Айоки стали известны. Почему-то они, эти выводы, были важны настолько, что их удалили с копии документа полуторавековой давности. А ведь время делает неважными старые тайны. Значит, эта тайна по-прежнему актуальна?
Что хотела сказать в своем напутствии Госпожа с Земли, воспитательница первых белошвеек?
Анна в задумчивости перемотала белое, ничем не заполненное поле пленки; потом бегло просмотрела хозяйственные пометки, сделанные разными почерками: на этой части пленки оставляли пометки все, кому не лень. Она прочла записку, показавшуюся ей любопытной (надо спросить Тимоха Рея – какое здешнее дерево называется селлозия?) Человек писал, что из надреза на стволе этого дерева нацедили молоко, похожее на кокосовое, приятное на вкус и питательное. Записи, судя по датам, шли в обратном порядке. Ей даже пришлось перевернуть свиток, чтобы читать их, – эту часть пленки наспех подклеивали к дневнику госпожи Айоки, и подклеили неправильно – верх к низу.
Белль обнаружила еще один рисунок бункера. Схема сделана от руки, зато четкая, совсем не выцветшая, и понятная – на ней были только емкости для воды, находившиеся во внутреннем помещении, где они провели ночь, и краткие записи. Пометки делали бегло, раз в сутки, и все время – по утрам. И они принадлежали людям четвертой разведывательной экспедиции.
Тимох успел ей рассказать, что первый экипаж, опустившийся на Ило Семилунный, погиб в полном составе.
Ровно через сутки вторая команда обнаружила следы их миссии, запеленговав пустую разведывательную капсулу, заросшую колючим терном и лианами. Удивленные разведчики обнаружили в палатке с эмблемой «Вiдавочца» на месте своих товарищей точные их копии, словно сплетенные из густо перевитых корней. Странная смерть застала людей во сне, тончайшие корни имитировали даже рельефы прикрытых веками глаз и складки одежды. Все звездолетчики лежали на спине, расслабленные и умиротворенные. Загадочные местные растения уже начали разрастаться, разрушая занятую форму. Это был кошмар наяву: из руки капитана корабля, Жака Аарона, тянулся пучок зеленых облиственных стеблей. В середине грудной клетки навигатора Ингвара Торвальдсена выросло юное деревце, поражавшее мощью свилеватого ствола.
Опоздай второй экипаж еще на сутки, от их товарищей не осталось бы и следа. Но первая трагедия кое-чему научила исследователей, и они не рискнули провести ночь на очаровательной планете, тем более вне корабля. Пока не подтянулись отряды службы терраформирования и не были сооружены первые бункеры, люди изучали Ило Семилунный с космической орбиты.
Так рассказал Тимох.
Он хорошо рассказывал.
У него низкий бархатный голос с ровными интонациями, и Мрия несправедлива к нему: пилот не картавит, он чуть раскатывает «р», но от этого его речь приобретает весомость и совсем не похожа на легкомысленную болботню голубей с Земли, родины белошвеек.
Анна подумала, что сегодня Тимох должен вернуться.
Пусть бы он вернулся скорее и с хорошими новостями. Ей хотелось снова видеть его. Единственное, что смущало: рядом с ним она теряла уверенность в себе и ее прежние планы отступали и казались неважными. Она решила – это потому, что все белль слишком много времени проводят в одиночестве. Ей нужно помнить о других людях, как это умеет Мрия. Мрия не замыкалась в своем челноке, она всегда была такая… популярная. Мрия любит игру в мяч и любит зрелища. И поступление в университет – идею Анны – она поддержала сразу. Правда, сейчас Мрия об этом не вспоминает. Первая белль нашла своего Ветера, а потом появилась малышка Надья, и Мрия счастлива – Анна видит, как она счастлива.