Ночь всех проверит

                                ты
спрашиваешь, почему тоска, хотя мы вместе, и мирок наш светел.
  в предчувствии змеиного броска я постараюсь как-нибудь ответить.
    раздвинув стены, вырвавшись в эфир из рамок восприятия пещерных,
      я Бэкону пожертвовал кефир без деклараций шерочно-машерных.
       порушишь идол – требуешь другой, ведь свято место пусто не бывает.
        не для меня придумали покой, не для тебя открыли двери рая.
        мы не черны. наш цвет не столь убог. и (прочь банальность) даже не белы мы.
        о, тяжкий рок, гремящий, как hard-rock, и алчущий немалого калыма!
        что те отдать, когда пред алтарем у нас ни стад, ни тканей и ни злата?
       венчают балерину с блатарем, венчают нежность с бешеным булатом.
      но в каждой балерине – жесткий нрав, а в каждом блатаре – чуть-чуть святого,
    и надо, здравый смысл слегка поправ, невинность положить в постель крутого,
  а он вдруг скажет, жмурясь от тоски и страха посмотреть на все душою:
«как я могу?!..» и, растерев виски, уйдет. покурит совесть
                                с
                             анашою.
      союз вины с любовью нерушим, и ангел снова женится на кобре,
      вот почему корабль твоей души дрейфует где-то возле рифов скорби

[3].

Анна неподвижно стояла во время этой декламации, странной посреди лиан, высокой травы, валунов и пары железобетонных плит.

– Почему вы… такое говорите? – она нахмурилась. И заговорила, словно оправдываясь за подругу: – Мрия счастлива. Ветер… он…

Притворяться тяжело, она не находила, что поставить в заслугу галерцу. Она знала Ветера больше, чем хотела бы, и выбор подруги до сих пор казался недоразумением. Только когда родилась Надья, Анна взглянула на ситуацию философски: может, ребенку нужно было родиться от этой пары. Может, предопределенность такая, ничего не поделаешь. Девочка – вылитый отец, даже бровки как у галерца, и завиток волос над лбом.

– Ветер… заботливый, – выдавила она.

Лесоруб кивнул:

– Кто ж спорит. Сколько ему лет?

– Завтра исполнится двадцать один.

– Завтра?

В разговоре возникла пауза.

– Академия Звездного флота?

– Нет, курсы летной практики.

– Понятно.

– Парням с «Галеры» редко удается поступить в Академию.

– Ну да, – шумно выдохнул лесоруб. – Почему не летят к нам? У человека всегда есть выбор. Университеты на Ило охотно приняли бы ваших парней. Если, конечно, у них мозги с извилинами.

– Парни с «Галеры»… В общем, они все такие, как Ветер. Вы меня понимаете?

– Понятно, – еще раз повторил лесоруб и серьезными серыми глазами глянул на собеседников. – Рыльце в пушку, значит, у каждого. Что за грешки конкретно у этого?

– Он конфликтовал с законом еще подростком, точнее я не могу сказать.

– Не можешь, или не хочешь, вторая белль?

– Я действительно не знаю. Что-то серьезное.

– Он бежал с «Галеры» в эпсилон, спасаясь от обвинителей?

– Честно, я не знаю. Как будто нет. Его бы арестовали на блокпосту у причалов… И у него сейчас своя команда…

– Какая еще команда? – удивились патрульный пилот и лесоруб.

– Он – кумир выпускников курса летной практики. Они его чуть ли не на руках носят.

Мужчины хмыкнули.

– Эгей, как я не догадался? Все просто: у парня амбиции зашкаливают!

– Корона жмет, – улыбнулся Тимох.

– Вот-вот. Но здесь – не «Галера», здесь получился сплошной облом, а роль второго плана с недавних пор парню не по нутру.

Аристарх шутливо шаркнул ножкой перед пилотом:

– Вам, герой эпсилон, ничего не жмет, случаем? А то я быстро накассандрю, сколько рассветов вы встретите на Ило.

– Голову не жмет, но у меня в другом месте большие амбиции! – заговорщицки шепнул Тимох, подталкивая Аристарха в бок.

– Ходить не мешают? – осклабился лесоруб.

Догадливая белль незаметно прикрыла юбкой пульт от глянца, лежавший рядом с ней.

– Наоборот, заставляют шевелиться… она спрятала пульт от глянца! Аристарх! Белль уходит и уносит пульт!

Анна, намереваясь вернуться в схрон, сказала через плечо:

– Офицер, вам нельзя двигаться! Местный доктор прописал вам покой.

– Да-да, или срублю под самый корешок! – пригрозил пилоту Аристарх, ухмыляясь.