Ночь всепрощения и мира

Ровно 161 раз жезл поднялся и опустился, и с каждым новым взмахом ужас яснее выражался на лице Агриппы… Наконец, усталый, поражённый, он остановился, глядя на своего дивного посетителя…

«Так это правда?.. Это он, точно он, — вечный странник, осуждённый на бессмертие Агасфер»…

Да, иначе быть не могло… Та красавица, которую он так страстно желал увидеть, уже несколько секунд была перед ними; с каждым взмахом волшебного жезла вырастая из ребёнка, делаясь прелестною девушкой, она теперь достигла полного расцвета юности и стояла пред своим 1500-летним женихом в той именно среде и обстановке, окружённая именно теми лицами, которые были при ней в далёкий день; о коем мыслил он.

Туманная пелена расцветилась и ожила точным изображением древнееврейского празднества. На первом плане зеленела роскошная долина, орошённая потоком. Источник, весь в пене, вырывался из группы скал и стремился вниз по цветущему склону, осенённому там и сям группами пальм, рощами оливковых и гранатовых кустов. Кое-где в густой траве отдыхали домашние животные; бродила ручная газель, весело приближаясь на зов своей балованной молоденькой хозяйки, единственной дочери раввина Эзры, известного своим богатством. Ревекка полулежала в тени развесистого кедра, любуясь играми юношей, девушек и детей, веселившихся ради первого дня опресноков… То было ровно за год до рокового события.

В немом восторге взирал Агасфер на эту картину своей счастливой юности; и по мере того, как мысль его шла вперёд, вызывая другие воспоминания, — иные, ближайшие по времени, сцены появлялись на волшебной ткани, растянутой пред ними. Менялись окружавшие её декорации и лица, но сама девушка оставалась всё та же, меняясь лишь в возрасте и одеждах…

Вот стёрлись с первого плана высокие горы, исчезли и живописные кущи сада на берегах Кедрона. Видневшиеся вдали здания большого города приблизились, и пред зрителями прошли не только улицы, здания, площади Иерусалима, но и вся мировая драма, разыгравшаяся 1600 лет назад в Претории, в Синедрионе и, наконец, на Голгофе, — но лишь настолько, насколько участвовала в ней или видела её та, на которой сосредоточивались помыслы еврея…

Вспоминать он мог только до роковой для него минуты, когда Христос остановился у его порога; когда его жестокое слово, в порыве гордыни, обращённое на Спасителя мира, рушилось на его собственную голову; когда, в ответ на оскорбление, он увидел безмолвный упрёк, безмолвное горе о нём самом в кротком взгляде Иисуса, омрачённом кровью, струившеюся из-под тернового венца; когда он понял всю глубину, весь ужас своего непоправимого преступления, и — побежал!.. Побежал, не оглядываясь на дом свой, на стены родного города, на родные горы и долы; и долго, долго бежал с ужасом и отчаянием в сердце, гонимый призраками ада, пока не свалился без сил, без памяти… Но не для отдыха, не для успокоения: их для него в природе уже не было! Едва опомнившись, он вскочил снова, чувствуя не землю, а лютый огонь под ногами, и снова побежал. И так опять, и опять, и всегда, — поныне и до века, и во веки веков, без отдыха, без срока!

С того дня протекли столетия, и столетия он носил в истерзанной душе своей тот образ, который явился ныне перед ним. Он вызван не языческим кудесником, не губительными силами чёрной магии, — нет! Он вызван, по мольбе его, христианином, мудрецом, глубоко верующим в Того, Кого он, всеми отверженный ныне, отверг тогда; над Чьим страданием насмеялся, не чая, что не во гневе Агнца, подъявшего грехи человечества, а в Его всепрощающем взгляде найдёт свою казнь.

Ныне он чаял Его милости. Одного из Его слуг, коими переполнился мир, он пришёл умолять снять с измученной души его гнёт сомнения: дать узреть ему, что сталось с его, против воли брошенной им, невестой?.. Как окончила она свою печальную жизнь?..

Желание его было исполнено.

Вот перед ним три креста на Голгофе, которых он тогда не видел; вот святые женщины, три Марии, возвращаются домой в великой скорби своей, не замечая ничего и никого, не замечая разрушений землетрясения, сопровождавшего смерть Распятого, не замечая за ними следовавших любопытных, доброжелателей и врагов. Вечный странник жадно следил за ними и с изумлением видел, что в тот вечер опечаленных друзей шло за святыми женщинами более, нежели злорадствовало на пути их врагов. Он искал во множестве народа Ревекку, но не находил её…

Но вот Пресвятая Матерь Иисуса, опираясь на руку Иоанна, названного сына Своего, приблизилась к Своему бедному жилищу. Многие явные и тайные приверженцы Её Сына встретили Её, выбегая к Ней, не скрывая рыданий или робко выглядывая из-за углов, пряча слёзы свои «страха ради Иудеев»…

Между первыми, явно сочувствовавшими Её великому горю, выделилась стройная женская фигура, поджидавшая Богоматерь у порога Её дома. Когда Она была уже близко, девушка страстным движением открыла лицо своё, орошённое слезами, и повалилась на землю, обнимая ноги Богородицы, как бы моля Её прощения и помощи, а Она, воззрев к небу, опустила руки ей на голову…