Ночь выборов

— Действительно, ОН, — довольно покачал головой и отправился дальше руководить мероприятием. Плотно закусив, я пришла к неутешительному выводу. Я с ума не сошла и я не сплю. Ни в сумасшедшем доме, ни во сне ТАК не кормят. А то, что у нас в роду у женщин не все гладко, об этом я всегда помнила. И бабку мою за глаза все ведьмой называли, даже моя мама, хотя невестки своих свекровей и не так называют. От сих мрачных размышлений меня отвлекло подергивание рукава. Нехотя повернулась. У стола стояла целая делегация бородатых карликов в разномастной одежке. Старший из них держал в руках какую-то бумагу.

— Многоуважаемая ведунья, мы к Вам с челобитной…, — этого еще не хватало, и мне в нос бумагой своей тычет. Пришлось взять. Развернула… м-да-м… дальше первых двух слов прочитать не могла. Челобитную мне подали написанную красивым старинным шрифтом и, кажется, на старославянском. Свернула сей образец народного волеизъявления и посмотрела на коротышек строгим взглядом.

— Так вы чего просите-то?

— Мы, уважаемая ведунья, хотим попросить у вас разрешения на эмиграцию. А то Батько Леший нам уехать не разрешает, говорит, что мы «традиции нарушаем». Ежели вы нашей молодежи разрешите уехать, то мы все дружно за вас проголосуем.

— А вы… — я сделала круговой жест рукой, — это кто? Мужичок посмотрел на меня недоуменно, а потом сообразил:

— Мы — это домовые[11], волосатки[12], банники[13], овинники[14], дворовые[15] и прочая нечисть, что завсегда среди людей жила и от них питалась. Люди уехали, дома остались… Мы все надеялись, что люди обратно вернутся, но вот… Старики-то тут останутся, век доживать, а молодежь надо к делу приставлять, и жить им негде. Делегация коротышек загудела, одобряя слова челобитчика, некоторые шмыгали носами и плакали. А я подумала, как, наверное, им тут плохо, одним, без людей, в пустых холодных домах. И я словно во сне проговорила:

— Разрешаю вам покинуть пределы заповедника и переселиться к людям. Делегация радостно зашумела, а от свернутой челобитной пошел дымок, она вспыхнула и загорелась синим, не обжигающим руки пламенем. Пшик… и только пепел от нее остался, и тот унес легкий ветерок.

— Да будет так! — громко провозгласил челобитчик, и толпа просителей как-то быстро испарилась.

— Девочки, а про какие выборы тут говорят?

— Так пока Вы в силу не вошли и сюда не приехали, всеми делами Батько Леший заведовал. Его на эту должность общим собранием выбрали, ведуньи то не было, а порядок поддерживать надо, — оправдывались мавки.

— Теперь-то как Вы появились, так вам прямая дорога нами править, как испокон веков было.

— А Батько Леший настаивает на выборах, говорит, что сейчас все должно быть согласно «демократическим принципам» — Последнюю фразу Оля произнесла нараспев, видимо недавно выучила такой речевой сложный оборот.

— А я здесь причем?

— Так сегодня как раз выборы-то и объявлены.

— Первое весеннее полнолуние.

— Вы кандидат от оппозиции, но за вас большинство.

— Не волнуйтесь, мы все подготовили, и программную речь, и агитацию провели…

Не слушая дальше мавок, хлебнула еще самогона. Счаз я им покажу «выборы»! Вот напьюсь, и пусть выбирают. Расторопный бука еще подлил мне в кружку… Еще пол кружечки и мне будет море по колено, не то что Припять.

— Ой, начинается… — Близняшки захлопали в ладошки. Я слегка сфокусировалась на происходящем. Посреди поляны появилась «трибуна», пень с длинной щепой, чтоб было за что держаться. На него взгромоздился мой давешний знакомый бандитского виду, все в той же телогрейке, шапке и красных сапогах, одетых наоборот. По сторонам трибуны выстроились странные личности в проржавевших касках, с автоматами и в истлевших мундирах. На некоторых мне удалось разглядеть знаки отличия, сдвоенные рунические молнии…. На меня повеяло могильным холодом.

— А эти… они как здесь оказались?

— Вроде в школе это проходят и в кино показывают, — ответила мне то ли Оля, то ли Поля и насупилась.

— Их наша земля не принимает, — внесла ясность другая. — А в свою уйти не могут, они в окружении.

— В каком еще окружении?!

— В окружении… наших могил, по ним пройти не могут… Раздались жидкие, но продолжительные аплодисменты, нечистый электорат перешептывался:

— Смотри, смотри… он опять с собой умрунов[16] притащил.

— Они сами за ним ходят, все надеются гражданство получить…

— Да кто ж им его даст? Аплодисменты стихли, и Батько начал свою речь, а бука еще подлил мне самогонки. Говорил Леший долго, но я улавливала из его речи только отдельные, жутко знакомые фразы.