Ночь… Запятая… Ночь…

«Гы-гы-гы-гы!» – здоровенный отгребальщик загоготал и, прихватив за рубаху и штаны, швырнул Пекалова дальше: забаву нашли. То пинаемый, то пихаемый, Пекалов выбрался из подкопа: он отряхнулся от земли и сел возле мертвого. Этому уже не больно. По лицу мертвого полз муравей, со щеки переполз на лоб, а потом на щеку, покрытую коркой подсохшей крови. Мертвый сам по себе Пекалова не очень заботил, но ведь на одного работягу стало меньше. Был живой, стал неживой, что поделаешь.

Куда больше заботили деньги: Пекалов куражился, шумел, делал вид, что деньги еще есть, но это ж до поры.

В течение следующих двух дней он лишился Алешки. Кроме пришлого сброда и отпетых нужен же был хоть мало-мальски знающий в работе человек, и потому Пекалов нанял и очень дорожил этим малорослым беловолосым мужичком, которого отовсюду гнали за свирепое пьянство. Но Алешка уже боялся обвала. Напивавшийся сильно и быстро, Алешка сразу же засыпал. Так получилось, что он лежал рядом с убитым, и они были похожи, спящий и мертвый. Один лежал, и другой лежал. Выскочив из кустов, жена Алешки, баба из тех, от кого скрываются, даже и не поняла, что рядом мертвый, – она растолкала Алешку, ухватила за ворот и сразу в крик:

– Домой! Домой! Там отоспишься – у-у, пьянь!

Она была в добротной кофте и в алой косынке. Пекалов сунулся было, но она зыркнула волчицей и замахнулась. Могла и прибить, против нее Пекалов был хлипок. Прихватив Алешку, она толкала его, тыкала кулаком, дергала за уши. Она уводила его, крича:

– И надо ж было мне, бедной, за пьяницу выйти!

Алешка, уводимый, спотыкался. Наконец пришел в себя – и вырвался, оставив в ее руках половину рубахи.

Уходя, она кричала:

– Пьянь! Нашел бы себе стоящего купца да работал! И уж каким бы мастером стал! – И конечно, тут она стала честить Пекалова, крикнула: выродок, мол, погибели тебе мало!

На шум из подкопа повылазили пьяненькие работнички. Пекалов сказал им, чтобы зарыли мертвого, – они понесли за руки, за ноги в дальние кусты, двое, а третий смотался в подкоп и выволок оттуда лопаты, чтобы зарыть. «Не забудь, малый, лопаты на место вернуть!» – крикнул им Пекалов, а они захохотали: для них замечания Пекалова всегда были слишком уж очевидные, лишние.

Ярыга стал загонять сброд в нору:

– Пора, ребятушки!.. – И крикнул Пекалову: прибери, мол, водку!

Солнце уже жгло. Четверть с остатками водки стояла в тени, покрытая мокрой тряпкой, и спохватившийся Пекалов, поставив бутыль в сундучок, тотчас запер: тут нужен был глаз и счет.

Спрятав ключ в карман, Пекалов убил на шее комара и предложил все еще сонному Алешке:

– Ты лезь в воду. Ты искупайся!

– А можно, – ответил Алешка.

Двое, они плавали, фыркали и нет-нет и поглядывали на ту сторону. Берег был далек. Пекалов все спрашивал, когда, мол, настанет момент, чтобы нам больше в землю не углубляться, и правда ли, что, как только пройдем полреки, уже можно будет копать вровень.

Алешка важничал:

– Давай, Пекалов, сначала пройдем полреки. Тогда поговорим.

А когда пьянь и беглые, отработав три часа, вылезли на белый свет перекурить, Пекалов и Алешка остались под землей. В темноте, в самом нутре подкопа, Алешка тыкал острым ломиком-щупом под ногами, а Пекалов держал свечу. Алешка втыкал через каждые полшага.

– Слышишь, под нами камень какой – не пробиться нам глубже.

– А если выше идти?

– А выше – река на нас обвалится.

Пекалов стал смеяться: не бойся, мол, даже и ребенку ясно, что мы как раз и пройдем меж камнем и рекой. Но Алешка, настороженный, все тыкал ломиком-щупом. «Ясно то, что обвал будет, – я же говорю, тварь, что мы, как крысы, – как крысы потонем». Вот тут, нервничая, Пекалов и ударил его: он не любил, когда поселковские, а за ними и всякий пьяндыга звали его тварью. Алешка схватил его за грудки:

– Купчонок недоношенный, еще руку подымешь – ножом припорю!

Свеча погасла, и Пекалов, торопливый, выкрикивал в темноте:

– Да ладно, ладно тебе! Большое ли дело! Ну ударь и ты меня в морду, ударь, и ладно, а то сразу ножоо-ом, – передразнил он.

Когда выбрались, он закричал:

– Вали на работу! А если Алешка пугать будет – не верьте. У меня, рванины, все обдумано: прошмыгнем под рекой как нитка в иголку!

Алешка смолчал.

Но тут начал вопить Тимка, которого за кражу и утайку водки Пекалов лишил выпивки на весь нынешний день:

– Дно на нас проседает!..

От жгучей жажды Тимка купался беспрерывно. С камнем в руках он, задержав дыхание, опускался на дно над самым подкопом, оттолкнувшись от дна, он всплывал и опять опускался: он как бы плясал там с камнем в обнимку. Кричал Тимка сдуру, на дне была обычная тина, и, ясное дело, тина под ногами проседает. Но когда Пекалов, ища поддержки, оглянулся на Алешку, тот промолчал, вроде бы крикливого дурака даже и поддерживая.

– Дно проседает! – орал Тимка.

И вот рассевшиеся на берегу там и тут пьяндыги заворчали:

– Это ж куда ты нас, Пекалов, гонишь, это ты что ж – на смерть гонишь?