Ночь золотой саламандры

На них почти не подействовало. Оба сидели с невозмутимыми лицами, как пожилые вдовы, которых именно сегодня перестали приглашать танцевать на балах. Они еще могли сделать вид, что ничего не происходит, и делали. Олафар покачал головой. Значит, придется играть по правилам.

– Не говорил отцу, где мы. И чтобы точно оценить, стоит ли ему знать, я должен понимать, что происходит. Так что сознавайтесь, что случилось и как у Вортара оказался ритуальный нож?

Потянулся к бутыли и вылил себе остаток вина. Собеседники не спешат? Ничего, он готов подождать.

– Мы хотели заключить с госпожой сделку, помочь ей выбрать, – осторожно заметил Димар, и Олафу показалось, советник покраснел как девица. – Напомнили ей о сыне и немного повздорили. Только и всего. А нож мы нашли тут, в столовой. Думаем, его принесла госпожа Оливарис, по крайней мере, наши вояки говорят, что видели ее тут накануне. В хвостатой ипостаси. Вортару нож просто понравился, и он решил забрать вещицу себе. Никто не собирался нападать на госпожу Сальмарис, полагаю, ее ранение – досадная случайность.

Олаф почувствовал, как кровь приливает к лицу. Досадная случайность? Ах, досадная случайность… Сжал кулаки. Хотелось взять Димара за грудки и вытрясти из него все внутренности. Наверняка спелись с Вортаром. Две мерзкие крысы. Кто позволил им давить на Сальмарис? Кто позволил обижать Ладира? Как вообще им пришла в голову мысль, что можно обратить оружие против хозяйки острова? Против его, Олафа, женщины!

Глубоко вдохнул и залпом опустошил свой бокал. Поймал испуганный взгляд Димара, покачал головой и рассмеялся собственным мыслям. Поднялся из-за стола. Разберется с этими грызунами позже, когда Сальмарис и сын будут в безопасности. А сейчас надо завершить одно важное дельце.

Глава двадцатая. Договор

В саду уже хозяйничали первые сумерки. Прохладный ветер напоминал о наступлении осени и остужал кровь. Олаф решил прогуляться, чтобы привести мысли в порядок. Ладир, должно быть, спит где-нибудь у фонтана и не заметит опоздания, а его отцу явно не мешает все еще раз обдумать.

Сальмарис неоткуда ждать помощи, это ясно как день. А он, Олаф, будет последней скотиной, если оставит ее сейчас. Просто потому что она пока еще его женщина. Даже если отбросить мысли о возможном совместном будущем, у них с чародейкой уже есть сын, о котором не мешало бы заботиться вдвоем. Не стоило уподобляться некоторым и бросать парня одного.

Олаф усмехнулся, припомнив свое детство. Король-отец не отличался большой любовью к отпрыску, он вспоминал о бастарде, лишь когда взбалмошная мать пускала его величество в свою постель. Чародей хотел для Ладира другой судьбы. Хотел быть рядом, пока тот будет расти. Хотел поделиться премудростями, опытом, научить своей магии. Хотел видеть его восхищенный взгляд и отвечать на неудобные вопросы. А если к общению с сыном добавится благосклонность Сальмарис…

Король будет в ярости!

Махнул рукой: разберется потом. В конце концов, отец может изменить решение в любой момент, от него никогда не знаешь, чего ожидать, да и угодить королю с каждым днем все сложнее. А у Сальмарис дело касается жизни и смерти. Нельзя оставлять ее в беде. Надо только обдумать, как уговорить местных помочь.

Судя по количеству следов на пятачке около фонтана, малыш давно не спал и вышагивал туда-сюда в нетерпеливом ожидании. На мгновение Олафу стало стыдно, что он недооценил беспокойство сына за мать. Без лишних слов подошел и взял Ладира на руки. Тот поерзал, устраиваясь у груди беспокойным щенком, и приказал не терпящим возражений колокольчиком:

– Несите меня к маме!

Олаф вздохнул и погладил его по спине. От саламандры пахло осенней горечью, лапы зверька испачкали рубашку, но чародею было плевать. Хотелось обнять этот комочек и защитить от всех возможных напастей.

– Должен сказать тебе кое-что, – он тяжело сглотнул: – Маме сейчас несладко, но я знаю, как ей помочь, и постараюсь сделать все возможное. Прошу, не пугайся. Твой страх ее только расстроит. А ей сейчас очень нужны силы.

– Попытаюсь, – еле слышно ответил Ладир. – Я не могу ничем помочь?

– Вряд ли, – Олаф покачал головой, – ты слишком мал.

– Когда я вырасту, нас никто больше не обидит!

Чародей снова погладил сына по спине.

– Вас и так никто больше не обидит. Я не позволю, – заверил едва слышно.

Ладир потерся мордочкой о его шею, и Олаф улыбнулся. А потом вздохнул. Жаль, что сын сейчас не превращается в мальчишку, с удовольствием бы прогулялся с ним за руку.

До комнаты, где лежала Сальмарис, добирались в почтительном молчании. Олаф не знал, стоит ли утешать паренька заранее, а сын, вероятно, снова задумался о смерти и притих. Из тишины вырвали караулящие вход солдаты.

– Господин Тадир приказал больше не пускать визитеров, – сообщил один из вояк так громко, что при желании мог бы воскресить мертвого.

Олаф нахмурился. С чего бы? Вряд ли к Сальме много желающих. Ладир завозился на руках, приподнялся на лапах, демонстрируя себя во всей красе, и продекламировал явно давно заученную фразу.