Ночевала тучка золотая...

Они вошли в класс, заставленный партами. Он был плохо освещен. Мимо открытой двери проносились танцующие пары.

– Я сидел вот здесь, – сказал он, с трудом усаживаясь за парту. – Парта, конечно, была другая. Но стояла здесь же, у окна. И окно то же… – Он дотронулся пальцем до стекла, до подоконника, заставленного цветами. – Цветов не было… Очень грустно, Люся, по-хорошему грустно…

Он замолчал. А она неподвижно стояла посреди класса, боясь нарушить его воспоминания.

– Да вы садитесь, – вдруг спохватился он. – Садитесь. Нам есть о чем поговорить.

Люся взяла стул, стоящий около учительского столика, придвинула его к парте, за которой сидел Владимир Павлович, и села, недоумевая, о чем собирается он говорить с ней.

– Наталья Николаевна сказала мне, что вы учитесь в педагогическом институте. Вы довольны своей будущей профессией? Вы мечтали о ней?

Она помолчала и сказала с волнением:

– Нет. Мечты мои остались мечтами. Им не суждено осуществиться. У меня не было другого выхода… Я…

– Да вы не волнуйтесь, – сказал Владимир Павлович. – Впрочем, я и сам-то волнуюсь. Такой уж сегодня вечер… Так вот, Люся, я хочу внести решительную поправку в ваши планы, переменить вашу путевку в жизнь. Я видел сегодня вас в школьном спектакле, и мне кажется, что ваша судьба – театр… Вы можете стать актрисой. И должны. Я в этом убежден. Вы верите мне? – Он улыбнулся какой-то неожиданной улыбкой, по-детски, от души. – Предлагаю вам послезавтра отправиться вместе со мной в Москву.

Люся растерянно поднялась со стула, толком не понимая, о чем говорит он. Схватилась руками за пылающие щеки, затем прикрыла ладонями глаза… Все получилось так неожиданно, что она не могла в это поверить. И не могла ничего ответить ему.

Он первым нарушил молчание:

– Ну, решено? – И протянул Люсе руку.

– Решено… – шепотом ответила Люся.

– Вы успокойтесь. А я отправлюсь в мир прошлого… Хочу кое-что вспомнить, восстановить в памяти. Обязательно успокойтесь, потому что впереди у нас с вами еще один разговор. И он тоже заставит вас волноваться…

И оба они погрузились в свои мысли.

…Он вспоминал себя девятиклассником. Был он секретарем комсомольской организации школы. Любил литературу, историю, а с точными науками жил не в ладу.

В полутемном классе, за учительским столиком, словно переступив рубежи времени, возникла Анастасия Ивановна – преподавательница литературы. Это она научила его любить книги. Он вспомнил об одной литературной дискуссии… Он делал доклад о Достоевском. На перемене к нему подошла Наташа из соседнего девятого класса и тихо спросила: «Правда, я похожа на Неточку Незванову?» – «Да…» – ответил он. И погиб…

Сейчас в глубине класса перед ним возник тот некогда любимый образ…

Наташа смотрела на него чистыми синими-синими глазами и улыбалась значительно и победоносно. «Знаю, – говорила ее улыбка, – и радость, и боль я дала тебе на всю жизнь. Никогда меня не забудешь».

– И действительно не забыл, – сказал он вслух удивленной Люсе и смутился.

А Люся так и не пришла в себя. Все тот же нестройный вихрь мыслей захлестывал ее. Вихрь мыслей и пугливой радости.

– Люся, – сказал Владимир Павлович. – А ведь на протяжении всей вашей жизни я за вами слежу…

Так вот кто он – этот таинственный незнакомец, интересующийся Люсиной судьбой!

Люсе вспомнилось, как года три назад подружка из детского дома случайно подслушала телефонный разговор мамы: она сообщила кому-то о Люсе. Но почему же, почему его интересовала судьба девчонки из детского дома?

– Слушайте, Люся, грустную и романтическую историю…

Как-то однажды я приехал в родной город. В честь моего приезда у брата собрались гости. Я пришел с опозданием, прямо из театра.

Была осень. По-сибирски холодная. Падал снег вперемешку с дождем. К ночи лужи подернулись легким ледком.

Я вошел в полутемный холодный подъезд и стал было подниматься по лестнице, но вдруг вздрогнул. Мне показалось, что кто-то прячется в темном углу лестничной площадки. Я пригляделся и увидел совсем молодую девушку со свертком в руках.

«Вы что?» – невольно спросил я ее.

«Так… Греюсь», – сказала она.

Я усмехнулся:

«Греетесь в холодном подъезде?»

И стал подниматься вверх.

Меня ждали. Вся компания была в сборе. Мои земляки встретили меня шумной радостью. Мы сели за стол. Брат произнес цветистый тост за мое здоровье, и мы подняли рюмки. Но в это мгновение в дверях комнаты появилась перепуганная домашняя работница. Она держала в пеленке крошечную девочку, посиневшую от плача и холода.

«Подбросили… В одной простынке лежала… на каменном полу».

«Зачем он мне это рассказывает? – думала Люся. – Зачем?»

– А ребенок заливался плачем, – продолжал Владимир Павлович. – Мы все страшно разволновались, растерялись и вначале не знали, что делать. Потом завернули девочку в одеяло. Накормить было нечем. Ей, вероятно, не было еще и месяца. Долго совещались, что предпринять, и сошлись на таком решении: отнести девочку в Дом ребенка.

Люся побледнела и встала. Она все поняла.