Ночи дождей и звезд

— Хочу посидеть и почитать. На улице слишком жарко, поэтому побуду с тобой в комнате. Постарайся уснуть, если сможешь. Но если надо поговорить, то я здесь.

— Особенно и говорить-то не о чем, если честно, — тихо сказала Фиона.

— Потом захочется, — тепло улыбнулась Эльза и занавесила окно от яркого света.

— А ты сможешь читать в темноте? — спросила Фиона.

— Конечно, здесь чудесный лучик света.

Эльза уселась в кресле возле окна.

— Ты с ним виделась, Эльза?

— Да, виделась.

— И ты рада этому?

— Ну, это была прощальная встреча, в самом деле. Необходимо было объясниться, нелегко, конечно, но теперь все кончено. Как это ты сказала, и внутренне и внешне?

— Чертовски легко сказать, но трудно сделать, — произнесла Фиона сонным голосом. Успокоительное начало действовать. Вскоре она заснула, ровно дыша. Эльза посмотрела на спящую девушку. Ей было не больше двадцати трех или двадцати четырех лет, а выглядела еще моложе. Не спасение ли Божье это все? Но Эльза вспомнила нашептанный совет Вонни ни за что не говорить, что все это к лучшему.

Томас продумал, когда лучше всего позвонить сыну Биллу. Надо, чтобы мальчик в это время завтракал. Он набрал номер, размышляя, какие у него шансы попасть прямо на сына. Один к трем, наверное. А может быть, вовсе никаких шансов, потому что нельзя надеяться, что ребенок сам возьмет трубку, когда рядом двое взрослых.

Как и ожидалось, это был Энди.

— А, Томас, привет, хорошо, что ты позвонил в прошлый раз. Это, наверное, была ужасная картина.

— Да, большая трагедия. — Томас почувствовал, что его голос стал сдавленным и резким. Возникла пауза.

— Но в остальном все в порядке? — спросил Энди.

Парень был невыносимым — назвать катастрофу, истерзавшую душу небольшого города, «ужасной картиной».

— Более-менее, — едко произнес Томас. — Билл дома?

— Помогает маме мыть посуду, — доложил Энди, словно это было все.

— Конечно, но не мог бы ты сказать, чтобы он вытер руки и поговорил с отцом, который звонит с другого конца света?

— Посмотрю, не закончил ли он. — Энди был такой деликатный во всем. — Возможно, его мама рискнет и отпустит его, даже если он не закончил.

Томас почувствовал, что от злости у него сжимаются кулаки. Он знал, что Вонни со стороны следит за ним с кухни. Но настроение его не изменилось.

— Привет, папа. — У Билла голос всегда был таким, будто он рад его слышать.

— Как дела, сынок? Хорошо?

— Да, отлично, а ты на острове Додеканезекан, папа?

— Нет, но если ты посмотришь на свою большую карту, то я скажу, где это…

— Нет, карты рядом нет, папа, книги отнесли наверх, в кладовку, — объяснил Билл.

— Но, конечно, не атлас, не словарь? Тебе нужны эти книги, когда смотришь телевизор, Билл, ты не можешь позволить ему убрать их из твоей жизни ради еще одного тренажера или чего-то такого. — В голосе его звучала откровенная боль.

На другом конце провода воцарилось молчание, пока ребенок думал, что сказать.

— Дай мне маму, Билл, позови Ширли к телефону.

— Нет, папа, вы только поссоритесь, так всегда бывает. Пожалуйста, папочка, не важно, где атлас, я могу сбегать и принести, если ты обождешь.

— Да, ты прав, действительно не важно, где атлас. Пошлю тебе имейл, чтобы ты сам увидел. Но это лишь если компьютер тоже не убрали туда, где его не достать.

— Нет, папа, конечно не убрали, — с упреком подтвердил мальчик.

— Так что ты собираешься сделать сегодня, у вас еще утро, верно?

— Да, сперва мы собираемся в торговый центр, мне купят новые кроссовки, а потом Энди возьмет меня побегать, чтобы испытать их.

— Звучит здорово. — Погребальный голос Томаса полетел на тысячи миль, разделявшие их. — Сынок, я скучаю по тебе, — наконец-то произнес он, потому что Билл молчал.

— Да, папа, я тоже по тебе скучаю, но это ты уехал от меня.

— Кто тебе это сказал? Мама? Энди? Послушай, Билл, мы об этом много говорили, что мне лучше уехать, чтобы вы все вместе пожили одной семьей…

— Нет, папа, она этого не говорила, — перебил его Билл. — И Энди тоже, я просто сказал, что скучаю по тебе и что я здесь, а ты ушел.

— Прости, Билл, мы тут все очень расстроены. Погибло столько людей. Пожалуйста, прости меня. Я скоро позвоню еще. — Он повесил трубку с таким ужасным чувством, какого не испытывал многие годы.

Вонни принесла ему бренди.

— Вы из всего этого заварили такую кашу, — сказала она.

— Вы не понимаете, что значит иметь сына. — Он едва сдерживал слезы.

— Почему, черт побери, вы думаете, что у меня нет сына? — спросила она, сверкнув на него глазами.

— У вас есть сын? — опешил Томас.

— Да, так что не вы один такой папаша.

— А где он? Почему не с вами?

— Потому что, как и вы, я все испортила.

Он знал, что она больше ничего не скажет. И хотя она его критиковала, присутствие ее было приятно. Гораздо лучше, чем четыре стены, слезы и возмущение тем, что сделали с его любимым Биллом.