Ночи дождей и звезд

— Лишь ненадолго. Ставрос со мной не разговаривал, не сказал, что сделал с моим сыном, и я знала, что не должна повышать голоса, иначе снова окажусь в той больнице, где все двери на замке.

— А что Ставрос?

— Переселился в дом напротив и жил с ней. Я знала, что все они следят за мной, поэтому не могла пить в баре на горе. Покупала бутылки в разных местах и напивалась до потери сознания. В той кровати я не спала больше никогда, кроме ночи, когда меня пьяную принесли домой. Спала только на диване. Не знаю, как долго это продолжалось.

Потом Кристина помогла мне прийти в себя. Чистая, опрятная и относительно сдержанная, я отправилась на встречу с мужем. Он вежливо попросил меня уйти, оставить его. Я могла жить в доме. Он сменил все замки на бензоколонках, везде, и убрал мое имя с чековых книжек и ведомостей. Сказал, что наш сын живет в Афинах с тетей и что я никогда его не увижу. Он говорил со мной как с недоумком, что скоро собирается продать гараж, его гараж, и что Магда заберет маленького Ставроса, устроится на новом месте и создаст для него новые условия.

Вдруг я поняла, что именно это должно было случиться. Я останусь здесь одна, без сына, без любимого, без моего гаража, без возможности вернуться домой, с долгом две тысячи фунтов… Мне удалось выплатить пять раз по сто фунтов в год, что было очень трудно, когда я работала по девять часов в день. Где теперь я должна была взять эти деньги?

— Но, по справедливости, Ставрос знал о долге, определенно, он должен был предложить свою помощь. — Дэвид был в шоке.

— Нет, он так и не узнал об этом. Я ему не сказала. Он думал, что деньги мои, мое наследство, сбережения, — объяснила Вонни и ушла, оставив Дэвида сидеть на стене гавани с нераскрытым греческим разговорником и в раздумьях о том, что он только что услышал.

— Знаешь, чего я не понимаю? — сказала Фиона в тот день, когда они вместе пытались сложить мозаику жизни Вонни.

— Почему она не обратилась в суд? — предположил Томас.

— Она была не в том положении. Хищение денег как пятно в биографии, он предоставил ей жилье, к тому же она не знала обычаев чужой страны, — подхватила Эльза.

— Нет, обождите, почему Андреас сказал, что малыш Ставроса жил в таверне на холме и играл с его сыном, лазил с ним по деревьям? Он не мог делать это в четыре года.

— Может быть, Ставрос и Магда остались на острове подольше, намного дольше, — предположил Дэвид. — Для Вонни это могло быть еще хуже — знать, что ее ребенок живет совсем рядом.

— Думаю, она расскажет кому-нибудь из нас, она обещала, — произнес Томас.

— Не хотелось бы подгонять ее, — признался Дэвид.

— С тобой легко разговаривать, Дэвид, не удивлюсь, если она снова захочет с тобой пообщаться, — улыбнулась ему Эльза своей очаровательной улыбкой.

Вонни заговорила с Дэвидом гораздо раньше, чем он ожидал.

— Сделай мне одолжение.

— С радостью, — ответил он.

— Мне надо отвезти немного гончарной глины и формы в больницу для их реабилитационных занятий. Поедешь со мной? Понимаешь, терпеть не могу ходить туда в одиночку. Все время кажется, что они снова запрут меня.

— Но вы там были недолго? — спросил Дэвид. — Разве Кристина не помогла вам выбраться оттуда, научив притворяться?

— О да. Это было в первый раз, но потом я туда вернулась, провела там годы, — спокойно ответила Вонни. — Давай возьмем фургон Марии?

— Да, конечно, — улыбнулся Дэвид.

— Ты что, передразниваешь мой акцент, парнишка?

— Передразнивать вас, Вонни? Я не смею!

— Там в саду есть замечательный уголок. Я покажу, — сказала она, когда все было передано по назначению и они сели рядышком, глядя вниз с одного из многочисленных холмов вокруг Агия-Анны. Она продолжила свой рассказ, словно не прерывала его.

На этот раз были заполнены некоторые болезненные пробелы.

— Когда я поняла, что потеряла все, решила больше не притворяться. Стала распродавать все из дома, из его дома, как я считала, и покупала выпивку. Поэтому снова попала сюда, как идиотка. Ставрос всем говорил, что я плохая мать. Тогда здесь не было никаких судов и социальных работников… а даже если и были, я не была в состоянии их понять. Раз в неделю я виделась с малышом Ставросом, по воскресеньям по три часа. И всегда при этом кто-нибудь присутствовал. Не он, не Магда, но отец Ставроса, иногда его сестра или Андреас. Они ему доверяли.

— Андреасу нельзя не доверять. И вы тоже доверяли?

— Конечно. Но эти встречи радости не приносили. Я обычно рыдала, оплакивая все, что потеряла. Этого не должно было случиться. И я прижимала к себе малыша, говорила ему, как сильно я его люблю и как он мне нужен. Он меня боялся.

— Нет-нет, — прошептал Дэвид.

— Именно так. Он ненавидел наши встречи. Андреас обычно увозил его на холм к себе домой, где качал его на качелях, веселил как мог после моих свиданий, а потом я напивалась, чтобы забыться. Так продолжалось годами, именно годами. Ему было двенадцать, когда они забрали его совсем.

— Они?