— Потому, что это опасный путь. Можешь забросить работу, дисциплину и в одночасье перечеркнуть все годы. Потому что ты найдешь свое забвение, которого так хочешь, и, возможно, очень скоро, потому что сильно отвыкла.
— И ты, мой друг, будешь глядеть, как я спиваюсь?
— Если ты очень этого хочешь, то делай лучше здесь, подальше от глаз людских в Агия-Анне, — философски промолвил он.
— Не хочу, — жалобно произнесла она.
— Да, я это знаю. Но если ты ничего не видишь в прошлом, настоящем или будущем, то тебе лучше напиться.
— А ты видишь какой-нибудь смысл хоть в чем-то? — спросила она.
— В иные дни труднее, чем в другие, — ответил он. — Вонни, у тебя везде добрые друзья.
— Нет, я с ними со всеми постоянно ссорюсь.
— О ком ты думаешь?
— Об этой глупенькой Фионе. Сказала ей, что ее парень не вернется. Она расплакалась. Но я-то знаю, где он, а она не знает.
— Тише, тише, сама-то не расстраивайся.
— Я не имела права так поступать, Андреас. Я не Господь Бог.
— Ты сделала это в ее же интересах, — успокоил он.
— Я должна ей сказать, где он, — вдруг встрепенулась Вонни.
— Сомневаюсь, что это мудро.
— Можно воспользоваться твоим телефоном, Андреас?
— Пожалуйста…
Она набрала номер и заговорила с Фионой:
— Звоню, чтобы сказать, что не имела права кричать на тебя сегодня. Я очень сожалею, очень.
Андреас ушел, чтобы не мешать ей. Он знал, как трудно Вонни признаться в собственной неправоте.
В номере Эльзы Фиона глядела на трубку телефона в полном недоумении. Она ожидала всего, но только не этого. Она не знала, что сказать.
— Все нормально, Вонни, — неуверенно пробормотала она.
— Ничего хорошего тут нет. Он молчит потому, что он в тюрьме в Афинах.
— Шейн в тюрьме! О господи, за что?
— Что-то связанное с наркотиками.
— Неудивительно, что от него никаких вестей. Бедный Шейн… Неужели они не позволили ему связаться со мной, чтобы сообщить?
— Он пытался с тобой связаться в итоге, но лишь для того, чтобы ты внесла за него залог, и мы сказали…
— Ну конечно, я внесу залог. Почему мне никто не сообщил?
— Потому, что мы решили, что без него тебе будет лучше, — запинаясь, произнесла Вонни.
Фиона рассвирепела:
— «Мы решили». Кто это «мы»?
— Йоргис и я, но в основном я, — призналась Вонни.
— Да как вы посмели, Вонни? Как смеете вы вмешиваться в мою жизнь? Теперь он думает, что я не потрудилась связаться с ним. И все из-за вас.
— Именно поэтому я звоню теперь, — оправдывалась Вонни. — Я отвезу тебя к нему.
— Что?
— Я в долгу перед тобой. Поедем вместе на пароме в Афины утром, отведу в тюрьму и выясню, что происходит.
— Зачем вы это делаете? — засомневалась Фиона.
— Возможно, потому, что поняла наконец, что это твоя жизнь, — сказала Вонни. — Встретимся в гавани на восьмичасовом пароме завтра утром. — И она вернулась и села рядом с Андреасом.
— Сработало? — спросил он.
— Не знаю, завтра будет ясно. Но чувствую себя как-то увереннее. Ты сказал, что в иные дни труднее, чем в другие. Как у тебя дела сегодня?
— Не особенно. Написал Адонису в Чикаго, и он уже должен получить письмо. Но он молчит. Написать было трудно, а еще труднее остаться без ответа. Но думаю, не стоит сдаваться, Вонни. У Маноса и остальных на катере шансов не было никаких, поэтому я намерен идти до конца.
— Ты написал Адонису? — У нее радостно заблестели глаза.
— Да, никто не знает, кроме тебя и Йоргиса.
— Как я рада, какой ты умница, что сделал это. Он обязательно отзовется. Верь мне.
— Почему я должен тебе верить? Если серьезно, так ты сама ни во что не веришь. Почему тебе все должны верить?
— Я знаю, он позвонит. У тебя включен автоответчик? Ты вечно забываешь это сделать. Адонис вернется, уверена, вернется. Допустим, он скоро приедет, его комната готова?
— Там все как было при нем, — пожал плечами Андреас.
— Но там надо покрасить. Прибраться для него.
— Может быть, он никогда не вернется, мы лишь продлим мое разочарование.
— Не надо предаваться унынию, это страшный грех. Давай сделаем это сегодня. Я закончила твою долму. Убери ее в холодильник и найди краску. У тебя есть кисти?
— Да, в сарае в углу двора… Они, возможно, немного засохли. Гляну, где у меня растворитель.
— Да, но следи за мной, один неверный шаг, и я снова окажусь на скользкой дорожке.
Он с удивлением посмотрел на нее. Она действительно сделала решительный шаг в жизни. Лицо ее снова светилось жизнью и оптимизмом. Ради этого можно было и комнату покрасить, лишь бы она не сорвалась.
Даже если сын не вернется, дело было стоящее.
Глава четырнадцатая
— Мама?
— Дэвид! — От радости в ее голосе у него защемило сердце.
— Мама, получил твое письмо о премии.
— О, Дэвид, я не сомневалась, что ты позвонишь. Я знала. Какой ты умница, что позвонил так скоро.
— Понимаешь, я не уверен, что происходит… Не хотел уточнять даты возвращения, рейсов… Слушать планы и обсуждения, что ему надеть на церемонию.
— Папа будет так рад, когда узнает, что ты звонил, очень обрадуется.
Он уже начал чувствовать знакомое давление, которое они на него оказывали. Ощущение тяжести концентрировалось в груди.
Мама продолжала радостно болтать: