— Присаживайся! Откуда тебя привезли?.. А! Знаю, знаю… И в подвале, наверно, тоже побывал? И сфотографировали, и отпечатки взяли…
— Вот-вот, так оно и было, — кивал головой студент. — Точь-в-точь как с тобой полтора года назад…
И они стали друзьями. Вместе провели весь день, всю ночь и еще целые сутки. Когда на третье утро в дверное окошко крикнули, чтоб Космас собирался, он вскочил и живо скатал в рулон свое одеяло. И студент подумал, что двумя руками он не управился бы так ловко, как его друг одной. Только теперь, в эти торопливые минуты прощания, он признался, что многое из того, что услышал здесь от Космаса, он знал и раньше.
— Каким образом? — удивился Космас.
— Когда в прошлом году в Афинах шел твой второй процесс, мы
— Неужели было так интересно?
— Да, такой интересной показалась мне твоя история, что я даже задумал кое-что написать.
— Что-нибудь по специальности? Юноша слегка покраснел.
— Нет, совсем другое…
На каменной лестнице послышались шаги.
— Космас, с вещами на выход!
Космас перекинул через плечо одно одеяло, другое протянул своему другу.
— Мне его тоже подарили, подари и ты следующему. А вот о твоих замыслах… Сдается мне, что не больно подходящий ты выбрал случай. Если бы ты раньше мне открылся, я рассказал бы тебе другую историю — об одном человеке, которого я недавно повстречал на Эгине. Вот эта история стоящая, это, брат, настоящий герой. Рабочий, в сорок первом бежал с острова…
— Я тебя понимаю, — прервал его студент, — но меня интересует другое. Что-то более общее, касающееся всех и каждого…
Охранник загромыхал ключами, дверь отворилась.
— Давай, давай! — На лестнице показались два жандарма с винтовками и скатанными в рулон одеялами.
— Давай, Космас, не задерживай! — сказал охранник. — А друга своего ты еще встретишь, еще наговоритесь вдосталь.
Космас поправил на плече одеяло и шагнул к двери.
— Говоришь, увидимся? — улыбнулся он охраннику.
— У! Сколько раз! Вся жизнь впереди… Столько лет — и все ваши… Много, много лет…
Лет с тех пор прошло много — годы войны, что засчитываются вдвое, годы чужбины и тюрьмы, что стоят втройне. Много других судебных процессов было у Космаса, во многих других тюрьмах он отсидел, а прошлым мартом, пересчитав годы своего заключения, обнаружил, что их набежало ровно столько, сколько ему было в тот далекий вечер, когда начиналась эта история. Новая жизнь, новые истории… И все же с тем другом им не суждено было больше встретиться. Другие дороги повели за собой молодого юриста — весной 1947 года, когда он вернулся с острова, на Астрасе снова гремели выстрелы. Так ему довелось своими глазами повидать те места и тех людей, которых до него повидал Космас. Но на этот раз дорога увела его гораздо дальше — мешок с укрощенными ветрами развязался, и снова разыгралась та известная история, которая описана в античном эпосе:
Однако все подобные истории кончаются только на Итаке, и пока нога не ступила на ее землю, распущены паруса, работают весла, дует ветер надежды, и мысли, словно сирена, вырезанная на носу корабля, устремлены вперед. Поднимается волна, поднимается и сирена, чтобы не потерять из виду Итаку, «огни костров недалеких», голубую линию желанной суши. Воспоминания остаются чистыми, как освещенный солнцем утренний горизонт, воспоминания о несгибаемых горах, о людях, о золотых мечтах, воспоминание о том утре в тюрьме на улице Никодима: за темной закрывающейся дверью перед тем, как двинуться в путь, один из жандармов наклоняется и приковывает наручником единственную руку Космаса к правой руке второго жандарма. Дверь хлопает, и на каменных ступенях слышатся их шаги.
— До скорого свиданья, ребята!
Этот голос проник через решетку маленького дверного окошка и звучит с тех пор вот уже восемнадцать лет.