Ночи и рассветы

Среди расстрелянных был дядюшка Георгис, владелец кафе на улице Академии. Его арестовали в один день с Космасом по доносу Сарантоса. Скромным и ненавязчивым был при жизни дядюшка Георгис, и так же скромно стояло в списке героев его имя; даже друзья не сразу узнавали его. Космас был потрясен и взволнован. Он не мог не сравнить трагическую судьбу Георгиса со своей судьбой. Они шли одной дорогой, их разлучили чисто случайные обстоятельства: у одного они отняли жизнь, а у другого только руку.

* * *

Одним из первых навестил Космаса Вардис. Он возвращался из штаба дивизии, который переместился теперь в деревню Кардари, и свернул с дороги, чтобы заглянуть в госпиталь — здесь лежало много партизан из его полка.

— Когда поправишься, пойдешь ко мне в полк комиссаром, — сказал Вардис Космасу. — Леона собираются перевести на другую работу…

Если бы он хотел просто подбодрить Космаса, то не нашел бы лучшего способа. Но Вардис думал не об утешении, а о деле. Он уже договорился о назначении в штабе дивизии.

— Они согласны. Так что когда врачи отпустят, милости прошу… Но смотри не торопи их! Они знают, что делают, а в таких вопросах поспешность неуместна.

Майор уехал, и началась война с врачом. Сначала нерешительная, потом все более яростная. Врач обиделся и заявил, что рана закроется не раньше, чем через три месяца, и обсуждать этот вопрос он больше не намерен. Потом он уже не вступал в перепалку — быстро делал перевязку и уходил, бормоча: «Конечно, конечно… Немного терпения… Теперь уже скоро…» — и Космас вспоминал вечную надпись на провинциальных бакалейных лавках: «Кредита сегодня нет. Будет завтра».

Май тянулся очень долго, он хитрил, заимствуя и по-своему используя мудрый опыт Пенелопы: по утрам он срывал с календаря листок, а ночью наклеивал его обратно. Отягощенный крупными событиями, май двигался, словно тихоходное судно.

В уединении и бездеятельности госпитальной жизни эти события воспринимались особенно остро. Партизаны рассматривали их точно под увеличительным стеклом. Они оживленно спорили, изучали мельчайшие детали.

В свободных горах было создано народное правительство — ПЕЕА{[84]}. Собрался Национальный конгресс. Полмесяца заседал он в деревне Корисхадес, в нем приняли участие выбранные на местах представители сел и городов. На этих выборах проголосовали полтора миллиона человек. Партизаны называли эту цифру с гордостью — вот какая большая стала теперь армия свободы. Скоро, очень скоро пробьет ее час…

Они не знали, что за морем, в Аравии, строились другие планы, другие созывались конгрессы.

II

Они узнали об этом из прокламаций, сброшенных английским самолетом: 20 мая закончил свою работу Национальный съезд. Он проходил в Ливане, туда съехались представители всех греческих партий и партизанских армий. В прокламации говорилось, что после долгого обсуждения участники съезда достигли соглашения… Они приняли национальную программу. Называлась эта программа Национальной хартией. Прокламации обещали, что на основе хартии в ближайшее время будет сформировано Всегреческое коалиционное правительство.

Через несколько дней в небе снова появился английский самолет и сбросил им коалиционное правительство.

Космас взглянул на прокламацию, и буквы запрыгали у него перед глазами: одним из первых в списке министров стоял Теодорос Марантис. Космас зажмурился и снова открыл глаза. Не ошибся ли он? Нет, не ошибся! Уверенно и незыблемо, словно в удобном министерском кресле, расположилась фамилия Марантиса напротив названия одного из крупнейших министерств. Незыблемое, словно прошлое! Космас прочитал весь список, и глаз его пообвык, как ухо привыкает к знакомому звуку, который раздался в неурочное время. В самом деле, на фоне других фамилий фамилия Марантиса ничем не выделялась, она была здесь на месте, как имя аллаха в Коране. Ведь речь шла о правительстве, о министерских портфелях! И Космас вспомнил, как говорил его отец: куда еще побежит вода, если не по арыку? Он вспомнил аристократический особняк на улице Илии и темных людей, промышлявших в тот голодный год маслом, инжиром, табаком, покупавших у немцев железнодорожные вагоны и загребавших золото на своих махинациях. Это были люди Марантиса.

Представители ЭАМ в правительство не вошли. В конце прокламации говорилось, что несколько министерств еще не распределены. Эта строка была набрана мелким шрифтом, как незначительное примечание, однако за ней стояла большая, очень существенная проблема. Получит правительство признание народа или будет держаться волей и оружием англичан? Партизаны поняли, что означает отсутствие в правительстве их представителей, и с нетерпением ждали, что же будет.

Палатка врача была переполнена. Врач только что вернулся из штаба дивизии. Он потрясал прокламацией с текстом хартии и убеждал партизан, что это троянский конь, сотворенный современными средствами.