Ночи и рассветы

— Ты поезжай, — ответил Феодосис, — я пойду пешком. Разве можно бросать земляков?

Грузовик тронулся и с грохотом исчез в темноте.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Подножия гор еще покрыты мраком,

Но первые лучи восхода

Уж осветили пик Родопи.

Ионнис Грипарис

I

Однажды утром пришел Феодосис и увел Космаса с собой. Он был в штатском.

— Народ нас, полицейских, не больно-то жалует! — говорил он Космасу. — Еще немного — и, помяни мое слово, они будут кидаться на наши мундиры, как бык на красную тряпку. На днях меня едва не растерзали… Рабочие шли к министерству труда. Нас послали разогнать их и окружить на улице Стурнараса. Ну и дали же они нам жару, братец ты мой!.. Кое у кого даже оружие отняли! Я успел нырнуть в переулок, увидел открытое окно и прыгнул в него.

— Их-то я понимаю, — ответил Космас, — я другого в толк не возьму: чего ради ты связался с полицией?

Феодосис был немного старше его. Когда госпожу Евтихию перевели в их школу, он уже ходил в гимназию. Безупречный пробор, черные очки, отутюженные брюки и прогулки вдоль железнодорожной линии с местными модистками. Господин Периклис и Евтихия втайне гордились сыном. Они наняли француженку и учили его французскому языку, но, кроме слова «voila», Феодосис так ничего и не усвоил. И мальчишки, увидев его рядом с француженкой, кричали из-за угла: «Вувала!»{[37]}

Гимназию Феодосис окончил во время диктатуры. Он состоял в ЗОН{[38]}, но на сборы ходил редко, за что его выгнали из звеньевых и перевели в рядовые. Была у него страсть сочинять любовные письма. Он выучил наизусть «Вертера» и писал возвышенным слогом, с пышными эпитетами и метафорами, щедро расставляя восклицательные знаки и многоточия…

Самым верным клиентом Феодосиса был сын директора гимназии Арсенис, который заказывал ему по два письма в день и без малейших угрызений совести посылал сестре автора Йемене.

Потом Феодосис уехал в Афины и с тех пор не возвращался в провинцию.

— Приехал я сюда, сдал экзамены на юридический. Но у моих стариков, как ты знаешь, не хватило силенок содержать меня, пока не окончу, вот я и пошел в полицию. Сначала, скажу тебе, было неплохо. Во всяком случае, кое-как перебивался. А сейчас больше не могу. Нужно медленно, но верно менять позиции. Порохом пахнет, брат Космас, а мой нос не выносит таких запахов.

— Что же ты будешь делать?

— Феодосис нигде не пропадет, у меня тьма-тьмущая знакомых, и как бы ни сложились обстоятельства, я сумею устроиться. Вчера вечером столкнулся с одним дружком и замолвил за тебя словечко. У него магазинчик недалеко от Псирри. Хочешь пойти к нему счетоводом?

— Он спекулянт?

— Ну и сказал!.. Какой там спекулянт! Вырыл себе норку пересидеть непогоду и заработать пару грошей. Он славный парень. Немного болтун, но сердце у него золотое. Родом он из Смирны. Раньше работал в канадском посольстве. Но в начале войны канадцы дали стрекача. Вот Исидор и переключился на торговлю. Ну, так как, подходит?

Космас не отказался от решения вернуться в провинцию. Но первая попытка, которую он предпринял при помощи Феодосиса, была неутешительной. Контроль над железной дорогой перешел теперь в руки немцев, и чтобы получить пропуск, требовалось пройти целый ряд формальностей. Космас подал заявление, но ответа пока не получил. Нужно было на что-то жить, не обременяя больше Андрикоса. И Космас решил принять предложение Феодосиса.

* * *

Магазин Исидора находился в узком переулке возле улицы Святого Димитрия, неподалеку от площади Героев.

— Послушай, — сказал Феодосис Космасу, когда они подошли к магазину, — постарайся правильно понять Исидора. Он иногда говорит лишнее. Но ты не думай о нем плохо. Многие принимают его за коммуниста, это ерунда, он хороший парень и в политику не вмешивается. Вот разве немного болтун…

Когда они вошли в магазин, Исидор сидел за столиком и читал газету.

— О! — воскликнул он и бросил газету на стол. — Хорошо, что ты пришел, Феодосис, хоть словечком можно перекинуться, а то прямо помираю от скуки! Мои исчезли с самого утра, анафема на их головы!..

Магазин маленький и весь завален мешками. Пол, выложенный плитами, усыпан изюмом, обрывками веревок, окурками и прочим мусором. У двери два развязанных мешка, выставленных напоказ: в одном — черный коринфский изюм, в другом — белый. Много мух. Исидор не выпускал из рук линейку и то и дело пускал ее в ход. Над каждой казненной мухой он произносил некролог:

— Вот и получила по заслугам, грязнуха. Анафемы, собрались сюда со всего Псирри! Все время приходится быть начеку. Или они тебя, или ты их.

— Ну, полно тебе, Исидор! — усмехнулся Феодосис. — Съедят тебя мухи, что ли? Хватит сказки-то рассказывать…

— А ты что думал! Знаешь, отчего умер мой брат?

— Отчего?

— Его слопали мухи! Я не рассказывал тебе? Это случилось на второй год после того, как мы приехали в Египет…