Ночи Клеопатры. Магия любви

На следующий день ему снова принесли еды. И на следующий. Он ел, но при этом выглядел все хуже и хуже. Тело его, толстое, но тугое, постепенно как-то оседало, обвисало. Щеки, на которых за это время так и не пробилась щетина, приобрели нездоровый серый оттенок.

А на десятый день женщина, которая регулярно приносила толстому еду, обнаружила его мертвым. В пальцах он сжимал золотую монету с отчеканенным профилем недавно умершей царицы. Пытался ли он что-то у кого-то купить прямо перед смертью или его кто-то хотел ограбить? Выяснять никто не стал. А монету вытащить из окоченевших пальцев толстяка так и не смогли, вместе с ней и похоронили.

Цезарион, сын Цезаря и Клеопатры, спустя некоторое время был казнен; его тело еще не успело остыть, как кто-то усомнился в том, что он являлся сыном божественного Юлия.

– Еще бы – не сомневаться, – говорили в народе. – При такой-то мамаше.

– Да у нее знаешь сколько народу перебывало? На ложе-то? Несколько тысяч человек! – кипятился на базаре покупатель с целой корзиной лука.

– Да сколько тысяч? – удивлялся второй, худой и жилистый; он выбирал товар на прилавке рядом, но, услышав знакомую тему, забыл, зачем пришел на базар. – На наших же глазах она с Антонием сошлась. Когда бы успела?

– Так до него еще! – с азартом отвечал третий, одноглазый толстяк. – Она же лет с одиннадцати начала мужиков обслуживать. Там что-то еще такое со старшей сестрой было, не зря Береника покойная приказала сестрицу остричь налысо.

– Точно-точно!

– Ну пускай даже с одиннадцати. Но несколько тысяч…

– А ты не сомневайся! У нее каждый день новый был!

– И что интересно – людям жизни не жаль было!

– А что, верно, что ее любовников потом казнили?

– Верно, верно! Всех до одного!

– Неужели никто не понравился? – удивленно поинтересовался продавец винограда; он приехал в Александрию из провинции, и все толкущиеся рядом покупатели – местные жители – решили немедленно просветить непосвященного.

Они загомонили наперебой:

– Каждую ночь – новый!

– А утром беднягу ждала казнь!

– Говорят, очередь выстраивалась!

– Да, говорят, ее стародавний приятель, евнух один дворцовый, этим занимался.

– Чем – этим?! Он же евнух…

– Да нет, просто подбирал ей новых любовников…

– Да, говорят, она и с евнухом… того…

– Чего – того?! Ты в своем уме?! Он же ничего не может…

– Говорят, евнухи кое-что все же могут…

– Ой, да зачем ей евнух-то?! Когда вокруг полно нормальных мужиков было, и каждый готов…

– Да так уж и каждый!

– Ну, каждый второй…

– Я бы лично не пошел. Жить-то все-таки хочется!

– А может, каждый из этих… надеялся, что сумеет ублажить царицу так, что она его в живых оставит?

– Да и красавица она, конечно, была. На редкость просто.

– Да, к такому возрасту бабы жухнут. А она – ну, прямо как молоденькая. У меня двоюродный брат мужа старшей сестры во дворце прислуживает; говорит, как померла, лежала – красивая такая, как будто прилегла поспать.

– Странно – столько мужиков, а красивая… Шлюхи обычно быстрее старятся.

– Колдунья она была. Вот потому и не старилась.

– Да старилась, старилась. Нет такого колдовства, чтобы время удержать. Просто медленно.

– Она ванну принимала. С молоком диких ослиц. Потому и не старела!

– Ничего и не с молоком! Из крови ванна! Из крови молоденьких девственниц!

– Ну, это ты уже загнул. Не было у нас такого, чтобы девственницы пропадали. Да еще в таких количествах.

– Точно, не было. И ты… того… Царица-то наша была… распутная, но не убийца же! Помолчал бы!

– Но колдунья!

– Евнуха, говорят, приворожила. Предан ей был, как пес.

– А евнух-то говорят, того… помер. Возле гробницы уселся и через пару дней помер…

– От голода?

– Да от какого голода! Ему еду приносили, и он даже ее ел! С тоски помер! Я ж говорю, как пес!

– Ну вот, а ты говоришь – «ничего не было»; если ничего, он бы и не помер!

– Да приворожила же!

– А может…

– А говорят, их вовсе и не казнили, – вклинился в разговор еще один покупатель; свою корзину, прикрытую тряпкой, он поставил на землю, утер пот со лба и повторил: – Говорят, они сами помирали… Не выдерживали просто.

– До смерти залюбливала? – гулко захохотал одноглазый толстяк.

– Да ну… – жилистый с недоверием скривился. – Если у царицы было столько мужиков, она в них толк знала, верно?

Все согласились.

– А если знала, то уж наверняка могла выбрать себе такого, кто… выдюжит, – он прибавил короткое словцо. Все загоготали.

– Странно, что у нее деток столько. Говорят, у шлюх детей не бывает…

– Это потому, что они сперва плод травят. Как вытравят, так и не бывает потом. А она-то родила! От Цезаря.

– Да от какого Цезаря! Может, она и сама не знала, от кого!

– Но Цезарь-то признал…

– А чего б ему и не признать? Красивая баба – она кого хошь на что угодно уговорить может. Особливо ночью…

Снова гогот.

– И потом, Цезарю тоже выгодно было Цезаренка признать. Раз дитё родилось – значит, он еще мужик. В завещании-то все равно другим все отписано…

Худощавый осторожно выбрался из толпы; подхватил свою корзинку. Больше здесь ему делать нечего, разговор и так потек по нужному руслу…

Худощавый на всякий случай побродил по городу, потом постучал в один из домов.