Жарким сентябрьским вечером на небольшом средиземноморском острове Гоцо священник Мануэль Зерафа вел видавший виды "форд" к дому на вершине горы. Из этого старого, сравнительно недавно перестроенного дома, верой и правдой прослужившего многим поколениям фермеров, открывался восхитительный вид на сам остров Гоцо, на маленький, затянутый дымкой островок Комино и на огромный остров Мальта. Когда священник подошел к высокой каменной ограде и нажал на старую, металлическую кнопку вделанного в нее звонка, пот катился с него градом. Через минуту дверь открылась. За ней стоял мужчина весьма внушительных размеров. Коротко подстриженные волосы обрамляли обветренное, квадратной формы лицо; один глубокий шрам прорезал щеку, другой подбородок, третий - правую сторону лба. Мужчина был в одних плавках. Его крупное, темное от загара тело было в отличной форме. Оно, как и лицо, тоже было покрыто шрамами; один из них шел от правого колена почти до паха, другой - от правого плеча до пояса. Отец Зерафа хорошо знал этого человека, знал, что на спине его были и другие шрамы и он потерял мизинец на левой руке. Мануэлю Зерафе также было известно, как мужчина получил некоторые из этих шрамов. Мысленно священник осенил себя крестным знамением. Он произнес:
- Привет, Кризи. Дьявольская жара. Сейчас баночка холодного пивка была бы в самый раз.
Мужчина сделал шаг в сторону и приветливым жестом пригласил святого отца войти.
Они устроились под бамбуковым навесом, заросшим виноградом и мимозой, который был укреплен перед бассейном с прохладной, голубой, манившей искупаться водой. За ним открывался потрясающий вид. Бывая здесь, отец Зерафа часто думал о том, что, если бы он просидел на этом месте сотню лет, все равно эта панорама не наскучила бы ему.
Большой мужчина принес две холодные как лед банки пива и вопросительно взглянул на священника. Они были старинными друзьями, и, хотя святой отец нередко в жару заезжал освежиться холодным пивом, мужчина знал, что на этот раз его приезд был не просто визитом вежливости.
- Мне, пожалуй, надо бы с Майклом поговорить, - начал священник.
- И о чем же ты с ним разговаривать собираешься?
Мануэль Зерафа отхлебнул пива и сказал:
- Сегодня четверг. Я знаю, он поехал на Мальту с Джорджем Заммитом. Когда он должен вернуться?
Кризи взглянул на часы.
- Должен успеть на семичасовой паром, так что через полчасика, наверное, будет здесь. А в чем, собственно, дело?
- В его матери.
Кризи выглядел озадаченным.
- В матери?
Священник вздохнул, потом твердо сказал:
- Да, в его матери. Она умирает от рака в больнице святого Луки. По всей видимости, жить ей осталось лишь несколько дней.
- Ну и что?
Еще более твердым голосом святой отец ответил:
- А то, что она хочет перед смертью увидеть Майкла.
- Зачем?
Священник пожал плечами.
- Мне позвонил отец Галеа, который опекает больных и умирающих в больнице святого Луки. Она спрашивала его о сыне, интересовалась, находится ли он все еще в детском доме. Сказала, что перед смертью хотела бы увидеть его лицо.
Голос Кризи был холоден как лед.
- Вряд ли она видела его лицо даже тогда, когда он родился. Она его бросила... Ты ведь знаешь, как она это сделала, сам мне рассказывал.
- Да, рассказывал.
- Расскажи еще раз.
Священник вздохнул.
- Не тушуйся, святой отец, рассказывай!
Мануэль Зерафа взглянул на него и пустился в давние воспоминания:
- Ночью в приюте сестер августинианок на Мальте кто-то позвонил в дверь. Одна из сестер пошла открывать. На ступенях крыльца стояла покрытая тряпкой корзина. От приюта отъезжала машина. Сестра заметила в автомобиле женщину и мужчину. Женщина, очевидно, была матерью Майкла, а мужчина, скорее всего, - ее сутенером.
Повисло долгое молчание. Оба мужчины смотрели на открывавшийся перед ними вид. Прервал тишину священник, сказав:
- Пойми меня, Кризи. Я не могу не сказать Майклу, что она хочет его видеть. Это мой долг.
Кризи резко выпалил:
- Если это и твой долг, то не перед Майклом. Ты его воспитывал в детском доме, пока я его не усыновил. Хоть он никогда свою мать не видел, но оба мы - и ты, и я - знаем, что даже мысль о ней он ненавидит. Его мать была шлюхой, которую больше интересовали деньги, чем собственная плоть и кровь. Ты знаешь не хуже меня, что Майкл прошел сквозь все круги ада. Зачем же делать ему еще больнее?
Снова воцарилось молчание. Стакан священника был пуст. Он взглянул на хозяина дома и попросил:
- Пойди принеси мне еще холодного пивка. А как вернешься, я тебе еще кое-что расскажу.
Он говорил, вернее, осмеливался говорить с Кризи таким тоном, каким мало кто осмеливался разговаривать с этим человеком. Кризи долго не сводил со священника пристального взгляда серо-голубых глаз, потом пожал плечами, встал и пошел на кухню.