Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

Торговец швырнул плащ в кучу старой одежды, что лежала в углу. Молодой эрцгерцог достал из кармана ножичек и очистил яблоко. Пока он занимался этим, в лавку вошел человек, по виду мелкий чиновник или писарь, и пожелал купить черный кафтан с латунными пуговицами и широкими рукавами. Хозяин показал ему несколько кафтанов, но писарю не подошел ни один: этот был длинноват, тот узковат, третий – из слишком грубого сукна, а у четвертого цена казалась чрезмерной. После долгих переговоров, во время которых торгаш в своем азарте зашел так далеко, что поклялся, будто такого вот кафтана не шивал себе даже господин обер-бургграф, когда выезжал в Старый Град, писарь вышел из лавки, так ничего и не купив.

– Мне кажется, вы торгуете себе в убыток, – заметил молодой эрцгерцог, откусив от яблока.

– Себе в убыток, это верное слово, – согласился старьевщик. – А сколько работы да маеты! На двенадцать человек, которые торгуются, приходит один, который покупает. Много ущерба нам и от торгашей, которые без лавок торгуют по базарным дням с рук и сбивают цены. Да и не можем мы, честные лавочники, торговать дешево – не пускают налоги. Эх, обо всем этом можно бы рассказать не меньше, чем об исходе из Египта… Но самое скверное то, что нам не позволяют вести наши дела в христианском городе.

«Ого! Пусти-ка тебя туда! – подумал будущий император, нахмурясь. – Сиди-ка уж ты в своем гетто, а то не успеешь и глазом моргнуть, как начнутся беспокойство и затруднения властям вместо порядка и доброго мира…»

Вслух же он сказал, чтобы утешить старьевщика, стишок, который частенько слыхал в детстве от старого слуги в замке:

Горем полон целый свет, Горе каждого найдет. Утешайся в краткий срок, Коль дает здоровья Бог!

– Хвала Его имени, я-то здоров! – вздохнул хозяин. – Для болезни нужно время, а его у меня нет… Но я знаю, что это ремесло досталось мне в наказание за мои грехи.

– Нет, насколько я понимаю причину ваших бедствий, не за грехи, а за то, что вы из племени Рувима, – заявил молодой эрцгерцог. – Ибо меня учили в Испании, что люди из колена Рувимова метали жребий об одежде Господа нашего Иисуса у Его креста. Вот отчего их потомки обречены всю жизнь торговать старым тряпьем и ничего не иметь с того, кроме забот и хлопот и мучений.

– Об этом ничего не написано в наших книгах, – покачал головой старьевщик. – Кроме того, я происхожу не из колена Рувимова. Я – священнического рода, из колена Левия.

Но и о левитах молодой эрцгерцог имел свое разумение.

– А кто из колена Левия, – сообщил он, – у тех тоже есть своя участь. Один из них поил нашего Господа на кресте уксусом с желчью, и за это потомки левитовы на все времена наказаны жаждой и ничем не могут напиться.

– Будто так? – чуть насмешливо спросил торговец. – Я, например, когда хочется, всегда выпиваю полстаканчика вина. И это здорово помогает.

Эрцгерцог не позволил себя сбить этим возражением.

– Значит, вы прощены! – указал он старьевщику. – С вас лично проклятие снято!

И чтобы показать, что он хорошо осведомлен о евреях и их истории, он сменил предмет обсуждения.

– Вы, иудеи, – сказал он, – славитесь и хвалитесь тем, что у вас был премудрый муж, царь Соломон. Но ведь он имел семьдесят законных жен, да еще триста наложниц, а это не свидетельствует о большой мудрости.

– Он знал, как много сладости и горечи скрыто под женской юбкой, – возразил старьевщик. – Но с одним вам следует согласиться: если вы возьмете всех королей нашего времени и даже самого императора Римского, вы найдете в них лишь искру величия царя Соломона.

Такое суждение сильно не понравилось эрцгерцогу. Его возлюбленный государь-отец стоял в его глазах куда выше древнего царя Соломона.

– Вы говорите о Его Величестве императоре Римском без должного почтения! – предостерег он еврея.

– Я – преданный камер-кнехт Его Величества, – сказал торговец. – И я всегда строго выполняю мои обязанности по части налогов и выплат. Господь да возвысит его державу! Да не приидет ни в кои времена в его страны вражеский меч!

Дверь вдруг неслышно отворилась, и в лавку проскользнула нелепая фигурка мальчишки в слишком больших башмаках, залатанной вдоль и поперек куртке и до того застиранной шапочке, что невозможно было определить ее цвет. В руках у него был мешок из грубого холста, заполненный едва ли на четверть объема.

– Это я, – сказал он тонким голоском и положил на стол две медных монетки. – Слава имени Божию, сегодня у меня есть чем заплатить.

– Благословен будь твой приход! – улыбаясь, приветствовал сто хозяин и забрал медяки, а мальчик прошел в угол и занялся там кучей старой одежды.