Ночи северного мая

– Ты сволочь! – спокойно и весело сказал Сергей, ощущая, как внутри зарождается храбрость. Страха не было. От ощущения внутренней справедливости стало тепло. Щёки разгорелись. Беспалов внимательно посмотрел и сказал, покусывая губы:

– Щас Москалёва позову!

Он вышел, его долго не было. Сергей, прислушиваясь к шагам и голосам в коридоре, повернул ключ в сейфе, взял мешочек и высыпал вещество в открытую форточку. За окном взметнулась пыльная туча. Раздался телефонный звонок. Это звонил дежурный: наверное, увидел, как из окна кабинета Беспалова вылетают изъятые наркотики. Тут же в кабинет влетел Беспалов. Он оглядел Москвина, перевёл взгляд на открытый сейф и всё понял.

– Вот ты как, крокодил Гена! Я тоже тебя уделаю! Жаль, что Москалёв сейчас занят, а то тебе хана наступила бы! За такие дела по роже бьют, но я поступлю иначе. Мы с тобой силой померяемся!

Беспалов сел за стол и поставил правую руку на локоть. Сергей принял вызов. Он сел и сжал ладонь Беспалова, внутренне понимая, что сейчас он должен выиграть поединок. Это его долг во имя будущего. Они долго боролись, не спуская друг с друга испытующих глаз. Сначала побеждал Беспалов, но в какой-то момент он упустил первенство в борьбе. Сергей с шумом обрушил его руку на стол. Беспалов почти ослеп от ярости. Он смотрел на Сергея невидящими глазами и широко разевал рот, не в силах что-либо произнести. Москвин пришёл ему на выручку.

– Я ничего никому не скажу! Не бойся! Вот наволочка с анашой, она опечатана!

Москвин поставил опечатанный мешок на стол, вытер тряпкой руки и вышел, громко хлопнув дверью. Жаль, что про его детдомовскую жизнь в отделе не знают. Если бы знали, не стали бы с ним связываться.

Часть вторая

На берегу Оби стоял крепкий двухэтажный дом за высокой, но непрочной оградой. Капризная северная река дважды размывала берег, но его всякий раз укрепляли щебёнкой и досками. Все, кто смотрел на дом, мысленно прощались с ним. Уж очень он был похож на покойника. Река давно хотела утащить его к себе. Видимо, нравился он ей или она хотела отомстить ему за что-то, неведомое обычным людям.

Раньше в нем жили поселенцы, они его и построили, потом была тюрьма, а после войны дом на берегу заселили детьми. Сначала здесь жили круглые сироты, в основном дети фронтовиков, павших в боях за Родину. В те послевоенные времена государство отоваривало детдом по первому разряду. На фронтовых сирот страна не жалела казённых денег. Потом стали подвозить детей матерей-одиночек, а позже доставляли всех, кто попал в поле зрения органов социального обеспечения. Постепенно детдом перешёл во второразрядное детское учреждение, а ещё позже скатился на самую низкую ступень.

В шестидесятые стали привозить не только сирот, но и детей, чьих родителей лишили родительских прав, и тех, кого не отправили в спецшколы и спецПТУ. Зачастую оформление малолетнего правонарушителя в специальное режимное заведение требовало уймы бумаг, нужных и ненужных, и, чтобы не тратить время на нудную волокиту, детские инспекторы определяли их в обычные детские учреждения. Кормили детей не очень плохо и не очень хорошо. В основном держали полуголодными. Повара тайком уносили по домам детское питание, а на стол ставили тарелки с отварной картошкой и пустым супом. Впрочем, детей было немного, всего шестьдесят человек, хотя штат учреждения рассчитан на приём ста двадцати сирот. Обслуживающий персонал и педагоги постоянно ждали пополнения, и оно ежедневно прибывало, но тут же бесследно исчезало. Дети убегали после первого посещения столовой, затем их подолгу отлавливали, находили, возвращали. На всё это тратились силы, средства, здоровье. Движение шло по кругу, хотя в детском коллективе оно должно развиваться по спирали, ведь дети имеют тенденцию к постоянному росту. Именно в этом детском доме дети росли плохо. Медсестра долго устанавливала муфту с планшеткой на ростомере под тщедушного ребёнка то ли восьми, то ли десяти лет, но он сжимался, ёжился, и получалось, что совсем не вырос за два месяца.

– Ты стал ещё ниже, чем в прошлый раз. Усох ты, что ли? – в сердцах крикнула медсестра.

– Не усох я! Не усох. Я нормальный! – обиженно крикнул Серёжа Москвин. Он был маленький, щуплый, но жилистый. Ему не нравилась детдомовская еда, а другой здесь не было. Серёжа никогда не наедался досыта.