Ночью на белых конях

Сашо проводил Кристу только до троллейбуса, так как обещал заглянуть к дяде. Он и без того задержался — время шло к десяти. Всю дорогу он чувствовал себя подавленным и расстроенным. И сам не мог понять почему. Может, эта исповедь была каким-то посягательством на его свободу, намеком на какое-то обязательство, которое он еще не был готов на себя взять? Разобраться в этом он не мог, но от таких мыслей ему словно бы стало еще холодней. Сашо поднял воротник пальто. Пошел снег, сухой и холодный, ветер расстилал его длинными перистыми полосами по вмятинам тротуара. И все-таки это лучше, чем потепление, приносящее всегда обильные снегопады. Потому что снег в этом городе никакой не снег, он немедленно превращается в отвратительную коричневую кашу, мокрую и скользкую, в которой буксуют автомобили, наполняя воздух ядовитыми газами.

Поднявшись на четвертый этаж, Сашо у самых дядиных дверей встретился с каким-то человеком, которого не сразу узнал. Ну, конечно, это Аврамов, только почему у него такое серое лицо? Заведующий лабораторией только кивнул юноше и мрачно стал спускаться по лестнице. Академик, несколько растерявшись от этой встречи, внезапно протянул племяннику руку. Это неожиданное, хотя и неловкое рукопожатие показалось Сашо очень приятным. У старика была красивая, худая, но сильная рука. Да, в этой руке еще много жизни, — с удивлением подумал он. А дядя, раз отступив от привычного стиля, продолжал уже в том же духе:

— Ты ужинал?

— Я не голоден, — ответил Сашо.

Никогда до сих пор дядя не приглашал его ни к обеду, ни к ужину. Как все пожилые люди, академик предпочитал есть в одиночестве.

— Все равно. Твоя мать наготовила каких-то тушеных перепелов. Поможешь мне справиться.

Дядя привел его в кухню и снял крышку с большой эмалированной кастрюли. Мать потушила птиц целиком, вместе с головками, птицы лежали печальной кучкой, словно в какой-то газовой камере. Тонкие отрезанные до колен ножки торчали укоризненно, как пальцы.

— А еще говорят, что человек не самый отвратительный из хищников, — с отвращением проговорил дядя.

Сашо не видел газовых камер, да и воображения у него на это не хватало. Наоборот, перепела показались ему очень вкусными.

— Зачем приходил Аврамов? — спросил он.

— Он, похоже, очень озабочен, — неохотно ответил дядя. — Ему кажется, что в институте готовится какой-то заговор.

— Заговор — это слишком сильно… Но что затевается какая-то заварушка, в этом я совершенно уверен.

— Почему же?

— Знаешь, дядя, сначала я беспокоился гораздо больше. Тем более, что сам заварил эту дурацкую кашу. Но сейчас, когда я немножко узнал людей, мне кажется, что страхи твои напрасны.

— Никаких у меня страхов нет, — недовольно ответил дядя. — Я только не могу себе объяснить этого… хм!.. как бы это сказать поделикатнее… брожения.

— В том-то и дело, дядя, что тебя окружают одни мещане. Большинство из них не имеют ничего общего с наукой. Просто нашли себе уютное местечко и заботятся только о своем спокойствии. А биология их вообще не интересует.

— Неправда! — строго сказал академик. — У меня есть несколько отличных сотрудников.

— Несколько, может быть, и есть.

Академик задумался.

— В твоем объяснении нет логики. Если они только оберегают свой покой, зачем им тогда ворчать?

— Потому что ты нарушаешь их спокойствие. Поворчат и перестанут. Как считает Аврамов, кто стоит в центре заговора?

— Доцент Азманов.

— Не думаю, — ответил Сашо после недолгого молчания. — Он мне кажется очень энергичным человеком.

— Ну и что из того? По словам Аврамова, это самый опасный карьерист в институте.

— Не люблю я этого слова, — хмуро заявил Сашо. — Кого называют карьеристами? Тех, кто добросовестно работает?

Дядя с неудовольствием отодвинул тарелку, потемневшая от соуса лысая, безглазая головка вызвала у него настоящее отвращение.

— Как раз наоборот! — сказал он. — Карьерист не интересуется ничем, кроме своей карьеры.

— Я тоже интересуюсь своей карьерой.

Дядя недовольно взглянул на него.

— И ради карьеры ты готов оттолкнуть человека, который способнее тебя? Угодничать, клеветать, отказываться от собственного мнения?

— Но Азманов, по-моему, совсем не такой! — пробормотал молодой человек. — Может, у него просто слегка агрессивный характер, вот и все.

— Если хочешь знать, для ученого это тоже не достоинство. Те, кто чересчур честолюбив, ошибаются чаще всего. Природа всегда богаче человека. И подходить к ее изучению нужно добросовестно и с огромным уважением. А не открывать в ней самого себя.

Сашо не был с этим согласен, но промолчал. Ни одной большой цели нельзя достичь, если ее упорно не преследовать. Лучше ошибаться, чем топтаться на одном месте. Все старые ученые просто трепещут перед природой. И боятся любого дерзкого вывода или дерзкого обобщения. Научный материал словно бы захлестывает их своей необъятностью. «Такой человек не может быть настоящим ученым», — думал он. Дядя как будто догадался о его еретических мыслях, потому что неохотно добавил:

— Возьми, например, Аврамова. Он не орел. И все же достиг гораздо более высоких вершин, чем ты.