Ночью на белых конях

— Как бы это вам объяснить!.. Можно, конечно, сказать и так. Но можно сказать и нечто, прямо противоположное.

— Пожалуйста, расскажите!

Урумов нерешительно взглянул на нее — что, собственно, рассказывать? Может получиться глупо и неделикатно. Да, наверняка так оно и будет.

— Пожалуйста! — повторила Мария.

Это в первый раз она его о чем-то просила. И, наверное, будь у него на уме хоть какая-нибудь ложь, он обманул бы ее самым бессовестным образом. Но в голову ничего не приходило, и он, как слепой, двинулся по наклонной плоскости.

— Знаете, — начал он, помолчав. — Ровно год назад я сидел один в ресторане… В Венгрии, в старой части Буды. Очень хороший ресторан с токайским и тушеными фазанами.

— Начало неплохое, — улыбнулась Мария.

— Там тоже был цыганский оркестр. Играли «Сольвейг». За соседним столиком сидели двое пожилых людей, явно не супруги. Они были очень влюблены и, наверное, очень несчастны… Но тогда я этого не понял, тогда они показались мне просто смешными. Чтобы не сказать — абсурдными.

— И сейчас вы хотите оживить это воспоминание?

Он чуть не поперхнулся, так был смущен.

— Да, что-то вроде этого. Мне просто хотелось понять, не в мелодии ли все дело. Или это я так разительно изменился за это время.

Мария молчала. Лицо ее было в тени, которую едва рассеивала сиреневая лампочка, висевшая прямо над ее головой.

— Мелодия здесь ни при чем! — глухо проговорила она. Нервно отхлебнула вина и добавила: — То, что вы видели, действительно было абсурдно. Так же, как абсурдны сейчас мы с вами.

— Но вы же меня совсем не поняли! — сказал он. Сердце у него сжалось. — Тут и речи не может быть ни о каком сравнении. Вы еще так молоды.

— О, я не об этом! — воскликнула Мария, и слезы хлынули у нее из глаз. — Я скорее обо всей ситуации.

— Какой ситуации? Что тут такого — два человека решили вместе поужинать.

Согнутым мизинцем она незаметно вытерла слезы. Голос ее внезапно зазвучал очень холодно:

— Вы очень хорошо понимаете, что тут такого. Скажите, зачем мы с вами встретились? Просто как родители, хотя я сама нахожусь в довольно невыгодном положении. Мы хотели помочь двум глупым молодым людям, которые не понимают самих себя… Дать им какую-то надежду, открыть какой-то путь. Так, господин профессор?

— Ничего, продолжайте! — пробормотал он.

— А что сделали мы? Просто забыли, с какой целью мы встретились… И началось — прогулки на водохранилище, кабачки. На обычном языке это называется свидания, господин профессор. И это не просто абсурдно… Это безнравственно!

— Тогда почему вы на это идете?

— Потому что я человек! — почти крикнула она. — Потому что я этого хочу!

И внезапно расплакалась. Наверное, слезы залили все ее лицо, но Урумов не видел этого, потому что Мария отвернулась к стене. Только плечи ее чуть заметно вздрагивали.

— Успокойтесь! — проговорил он тихонько.

— Извините, я вас не обвиняю, — вновь заговорила она, вытерев слезы. — Во-первых, Сашо — мужчина. И в конце концов он — не ваш сын. А я мать! Понимаете ли вы, что это значит — мать?

— Понимаю, — ответил он, хотя не понимал ничего.

— И поэтому я вас очень прошу, не приглашайте меня больше… Ни в коем случае. Потому что, если вы меня пригласите, я, наверное, опять приду… Не заставляйте меня чувствовать себя преступницей… Вы должны понять меня по-настоящему.

Урумов не ответил. Не знал, что ответить. Он чувствовал себя беспомощным и растерянным, страшно слабым. Он знал только, что не должен ничего обещать, не должен. Помог ему официант, который именно в этот момент вырос перед ними.

— Вам не понравилась рыба?

И правда, до рыбы они еле дотронулись.

— Оказалось, что оба мы не любители рыбы, — ответил Урумов, сам удивляясь тому, как естественно звучит его голос. — Принесите нам чего-нибудь попроще.

— Домашние колбаски, например?.. Мы их прямо здесь делаем.

— Хорошо, — кивнул Урумов.

Нет, он не был похож на того несчастного венгра, каким бы беспомощным он ни чувствовал себя сейчас. Беспомощным, но не потерявшим надежду. Слабым, но не бессильным. В конце концов победа, видимо, оказалась намного значительнее поражения. Впервые с тех пор, как они познакомились, он заглянул к ней в душу. И увидел многое.

И как раз тут заиграли «Сольвейг». Дирижер обернулся к нему и поклонился, не выпуская из рук скрипки. Сейчас лицо его было зеленым, и галуны поблескивали зелеными звездами. Урумов перевел взгляд на певицу и вздрогнул. Крупная, костистая, она чем-то неуловимо напоминала его покойную жену. Может быть, глазами — сильно подведенные, неподвижные, они были похожи на глазки павлиньих перьев — такие же круглые и атласно-зеленые. А может, это свет рефлектора сделал ее лицо таким мертвенным. Певица выждала такт, раскрыла красивые губы и запела. Когда она кончила, не аплодировали только они двое, хотя именно Урумов заказал песню.