Ночью на вокзале: сборник рассказов

Хозяин лавки недоверчиво оглядел Венкатешварлу, но все же ответил:

— Восемьдесят рупий.

— Вот как? — Венкатешварлу повернулся и вышел.

Он присел на ступеньках сатрама[11], с завистью глядя, как нищие варят себе рис. Венкатешварлу закрыл глаза. В детстве хоть мать утешала его. А теперь… Жена ругается, дети молча смотрят голодными глазами. Он страдал не столько от голода, сколько от сознания своей никчемности. Но у него не оставалось сил даже расплакаться. Слезы лишь изредка скатывались у него по щекам — так беззвучно умирает дождевой червяк, раздавленный грубым сапогом.

Венкатешварлу вытер глаза, встал, дошел до моста, прошел берегом канала и повернул назад. Он боялся возвращаться домой с пустыми руками. Уж лучше бы все они — и жена, и пятеро детей — умерли наконец с голоду. Тогда бы никто больше ничего не требовал от него, не смотрел бы с укором.

Но они были живы. Подстелив под себя край сари, жена лежала у двери на полу. Когда Венкатешварлу вошел, она приоткрыла глаза, устало взглянула на него и снова закрыла. «Уф, пронесло», — облегченно вздохнул Венкатешварлу.

Старшая дочь, Джая, сидела, прислонясь к стене, взгляд ее отрешенно блуждал по крышам соседних домов. Младший сын Венкатешварлу спал у нее на коленях; остальных детей не было видно. Тихонько, чтобы дочь не заметила его, Венкатешварлу проскользнул во двор. Он достал из колодца воды, умылся и присел под деревом.

Силы с каждой минутой покидали беднягу. Колодец, дерево, ворона, сидящая на дереве, — все закружилось у него перед глазами. «А вдруг это конец?» — испугался он. Мысль о смерти не раз приходила ему в голову, но умереть так внезапно, не успев ничего обдумать, казалось ему кощунственным. «Я кретин, чертов кретин… — в отчаянии говорил он себе. — Почему я не попросил этого лавочника? Может быть, он дал бы мне хоть горсточку риса. Почему я не смог попросить? Потому что я никчемный, ни на что не годный дурак. Нищие ведь как-то живут, ослы, вороны тоже еду себе находят. Один я не могу ничего».

Неожиданная мысль пришла ему в голову. Почему все-таки жена промолчала, а не набросилась на него, как обычно, с руганью? Наверно, они поели, а он… Венкатешварлу встал и бесшумно прокрался на кухню. В кастрюле был рис! Венкатешварлу торопливо смешал его с подливкой и уже собирался запихнуть в рот, как открылась дверь и в кухню ворвалась жена. Она подбежала к нему и схватила за руку.

— Утром клялся, что без риса не вернешься! — закричала она. — А сам? Ты же знаешь, что мы с детьми с голоду помираем! Бедняжка Джая все утро попрошайничала по соседям. Если бы не она, мы бы уже околели тебе на радость! Сын пошел за простоквашей, на минутку от еды отошел, так ты пробираешься, словно вор, и его долю сожрать хочешь! Родного сына объедаешь!

Она разрыдалась. Венкатешварлу не мог видеть слезы жены. Его охватило чувство жалости к ней. Он помнил, какой милой и спокойной была она в первые годы после свадьбы, и понимал, почему она так изменилась. Он хотел утешить ее, сказать что-нибудь ласковое, но не смог подыскать нужные слова и молча вышел.

Венкатешварлу снова пошел к сатраму. Нищие сидели на полу и оживленно болтали о своих делах. Вокруг были разбросаны их пожитки. Грязная, драная одежда, спутанные волосы, бесстыдно выставленные напоказ уродливые тела — пиявки, кишащие в грязной луже. Венкатешварлу взглянул на свою одежду. Она мало чем отличалась от рубищ нищих. А ведь они как-то существуют! Откуда у них эта жажда жизни? Безрукие, безногие, ползают они по мостовой, выпрашивают милостыню, страдают, но живут. Чем больше Венкатешварлу думал об этом, тем яснее понимал, что все это подобие жизни. Кто-то одурачивает людей, ловит их на крючок, словно рыб, и держит в воздухе, заставляя нестерпимо мучиться, и лишь изредка окунает их в воду, создавая иллюзию жизни.

Венкатешварлу горько вздохнул. Он решился умереть. Жизнь была слишком тяжела и беспросветна. Он не в состоянии кормить свою семью. Он ничего не может. Зачем бог создает таких беспомощных, не приспособленных к жизни людей? Венкатешварлу прислонился к стене сатрама, закрыл глаза и задумался.

Все несчастья начались тогда, когда его выгнали с работы. Пока он работал учителем в школе, они еще как-то сводили концы с концами. Но он же дурак, кретин! Не будь он последним дураком, разве стал бы он дергать инспектрису за сари? Кто после этого поверит что у него не было дурных намерений? Инспектриса всегда улыбалась, разговаривая с ним, даже приглашала в гости, и он решил, что нравится ей. Но однажды раздав ученикам задания, он задремал в классе. И тут как на грех, вошла инспектриса. Ну и разоралась же она! «Разве вы можете быть воспитателем детей! Я сообщу о вас начальству…» Он перепугался, побежал за ней умоляя ничего не говорить, а она словно не слышала Тогда-то он и схватил ее сзади за сари, желая остановить и попросить прощения. Но он дернул так сильно что край сари свалился с плеча. Все остолбенели. «Негодяй», — бросила она и ушла. Так закончилась его работе в школе.