Ночью в дождь...

— Как отмучил восьмой класс, так… В мозгу всего одна извилина, да и та настроена только на пьянство! Месяц грузчиком в потребсоюзе, два месяца в леспромхозе — вот и весь трудовой стаж за три года. Местные ведь знают друг друга, в конторе колхоза разговор с ним был короткий — ступай себе, откуда пришел, такие работнички нам не нужны. Сегодня утром, когда его арестовали, родственники разрыдались, а об этой девушке никто не заплакал. Я не удивлюсь, если потом, когда она появится на улице, на нее пальцем будут показывать!.. По какому вопросу вы хотели говорить со мной? Чем я могу быть полезен? Мы уже сейчас приедем, и времени для разговора не останется.

Наркевич не помнил, что пробубнил в ответ. Наверно, что-то вроде: сейчас не время беспокоить вас, не пожар, до свидания, я подъеду в другой раз, рад был познакомиться.

Придя в себя, он стал клясть Спулгу и соседей, звонивших из Лиелциемса. За попусту растраченный рабочий день, за их глупость, за свое идиотское виляние перед каким-то лейтенантишкой и за то, что был вынужден обратиться за помощью к Эдуарду Агафоновичу. Именно к нему он попадал во все большую зависимость. Эдуард Агафонович как-то незаметно руководил всей его жизнью, и избавиться от него можно было лишь за дверьми операционной.

Странно, но ничего похожего на ликование он не испытывал. Именно теперь, когда от счастья следовало бы лопнуть. Лучше уж чувствовать себя подло одураченным или незаслуженно оскорбленным. Однако он испытывал всего лишь хрупкую радость, что беда на сей раз пронеслась мимо.

Лужи раскисшей грязи во дворе, где осталась Спулга, были большие и, видно, глубокие: он оставил «Волгу» на главной дороге, рядом с молочными бидонами, и пошел за женой. По меже, балансируя, как она. Межа набухла от воды, но по дерну можно было пройти, не проваливаясь.

Посреди двора он увидел колодезный сруб с ведром, привязанным к журавлю. Дом был заперт на висячий замок. Почуяв людей, в хлеву замычала недоенная корова.

Забыв о своем светлом пальто, Спулга сидела возле двери на старом жернове, служившем ступенькой. У ее ног сгрудились довольно большие цыплята с грязными перьями на худых боках. Спулга безучастно крошила буханку черного хлеба и сыпала цыплятам, которые клевали проворно и жадно.

Хозяйство не выглядело запущенным, но все здесь указывало на нехватку мужских рук. Вот тут не хватило мужской силы, там мужского навыка, и все это женщины смогли компенсировать лишь благими намерениями, но не качеством.

Профессору вдруг захотелось сказать жене что-нибудь особенно гадкое:

— Радуйся, на сей раз это был не он!

Спулга, обеими руками закрыв лицо, неудержимо, взахлеб зарыдала. Буханка упала на землю, в стайку цыплят. Испугавшись, они сначала бросились врассыпную, но быстро опомнились и снова принялись клевать.

— Виктор, почему мы перестали быть людьми?

Он не мог вникнуть в смысл сказанного. Почувствовал, что в этих словах есть какая-то правда — да, может, и немалая, — но осмыслить все равно не мог.

Глава VII

К вечеру — еще нет и пяти — оставляю Ивара в Садах, а сам возвращаюсь в управление: я вызвал повесткой одного человека, который мне нужен как свидетель по другому уголовному делу. И вообще от моего присутствия в Садах вряд ли будет толк — все равно скоро совсем стемнеет.

Мы ничего не обнаружили. Ни малейшего фактика не прибавилось к тому, что было установлено вчера. Участковый инспектор, на помощь которого мы больше всего рассчитывали, оказался нытиком. Кроме жалоб на то, что слишком много работы, мы ничего от него не услышали. Он попытается! Обязательно! Конечно, это были пустые обещания! Только повернул за угол — забыл. Кажется, ему до Садов вообще нет дела — разве заблудился бы вместе с нами в лабиринте тропок, бывай он здесь чаще. И в конце концов завел нас совсем в другую сторону. Вот в квартале новостроек, который находится на глазах у начальства, он наверняка бывает. И там у него порядок — не случайно нам рекомендовали его как одного из лучших участковых инспекторов. Не может быть, что другие здесь работают еще хуже.

О Садах ему, наверно, напоминают, только когда случаются уголовные преступления, но если он при этом ухитряется улизнуть от тех, у кого взломали будку для садового инвентаря или жилой домик, то наверняка процветает, и ему можно только позавидовать.

— Из дома ты мне все же позвони, — говорю Ивару на прощание.

— А ты собираешься остаться на работе дольше?

— Ни минуты. До шести и точка.

— Если ничего нового не будет, звонить не стану.

Ах, любимчик женщин вовсе не намерен идти домой? Значит, у Ивара опять свидание?

Так он мне и не позвонил.

По пути я купил вечернюю газету, но в электричке даже не развернул ее.

Где же вы обретались, покойник Грунский?

Я все еще склонен думать, что там же, в Садах.