Ночью в дождь...

Почему мы в целях маскировки не повязали нарукавные ленты дружинников? Дружинников такие типы не очень-то боятся, если они вообще чего-нибудь боятся. Дружинники для них — мелочь.

Когда группа преступников вместе — это какая-никакая, но сила, угрожающий кулак, хотя каждый держится как бы сам по себе. А разрозненная — ничего страшного собой не представляет: от каждого несет будничной скукой. Только один из них мне не понравился. Он был там самый старший и разодет как павлин: рубашка с жабо и брошью, золотые кольца, а в лице и в движениях мягкая собранность, как у рыси, — не угадаешь, в какой момент и в какую сторону он прыгнет, выпустив когти.

— Почему вы мешаете людям отдыхать? Всю ночь от вас, говорят, не было покоя… Да я и сам вижу…

Тон участкового инспектора вполне соответствует ситуации: к нему, как к должностному лицу, поступило столько жалоб, что он вынужден наконец вмешаться. И он явился сюда, хотя охотнее послал бы собравшихся вместе с жалобщиками к черту — у него и так дел предостаточно.

— Мы не будем так больше, генерал! — Изящные, белые, как мел, пальцы забегали по жабо и броши.

— И вообще, что это за кутеж? Где вы работаете? — инспектор напал на рядом стоявшего светловолосого парнишку с покрасневшими глазами.

— Я работаю в Илзенском лесничестве.

— Документы!

— Извините нас, — вмешалась хозяйка. — Это все мои друзья. У меня вчера были именины. Мы почти и не танцевали, — она недоуменно пожала плечами, но тут из задней комнаты раздался плач ребенка, и она ушла к нему. Через дверь слышалось, как она успокаивала малыша, приговаривая что-то.

— Я не ношу с собой документы, — зло бросил блондинчик, глянув на жабо, как будто ждал от него указаний.

— Интересно, однако, — едет из деревни в Ригу и не берет с собой паспорт!

Двое из сидевших за столом встали одновременно и протиснулись мимо стола к двери.

— Спустимся за документами, — пояснили они. — Мы живем здесь же, в доме с улицы.

Они беспрепятственно вышли в коридор, взяли с вешалки свои куртки. Демонстративно — никакие возражения их не остановят.

— Только быстро обратно: у меня времени немного, — крикнул им вслед инспектор.

— Конечно, дядя! Мы мигом! — с нескрываемой издевкой раздалось в ответ. Уже с лестницы.

Теперь наши силы почти сравнялись, но угроза схватки осталась — ушедшим достаточно было устроить внизу шум или что-нибудь выкрикнуть.

Я был почти уверен, что револьвер у щеголя, хотя одет он был в прилегающий пиджак и такой «J. B. Rouge Fils a Liege» выпирал бы в кармане. Дело, конечно, совсем не в названии фирмы — скорее всего револьвер этой фирмы вообще был единственным в Латвии, в Прибалтике, может даже, во всем Советском Союзе, потому что сработан был еще до революции, а коррозия, как известно, за такой большой срок может съесть даже огромный кусок металла. Дело в системе оружия. Такой револьвер — их носили при себе городовые и лесники, обходя леса, — весил около килограмма, он большой и неуклюжий, как чайник. Куда такой денешь? Заткнуть за пояс?

Я не заметил никаких жестов-намеков, но они вдруг встали разом, все четверо.

— Пошли, генерал! В милиции нас ждут! — Щеголь, смеясь, похлопал инспектора по плечу, и тот от неожиданности растерялся. Тем самым он выпустил из рук вожжи, и распорядителем сразу стал главарь, обвешанный кольцами. — У нас тоже нет при себе никаких бумаг, поехали в милицию, там по своим каналам сможете проверить, кто есть кто. Пошли, нечего вшей искать, нам еще надо вернуться и допить водку.

Я было хотел вмешаться, но решил: не стоит — этот нахал аккуратненько сам себе роет яму.

Каждый из них схватил с вешалки верхнюю одежду, и, держа ее в руках, все во главе с Иваром вышли на лестницу. Шествие замыкал участковый инспектор, а мне было дано задание пригласить к выходу хозяйку квартиры.

Воспользовавшись этим, заглянул в ванную комнату, совмещенную с туалетом.

Нет, никого не было.

Подошел к задней комнате. Картина — женщина с ребенком — поразила меня своей красотой. И еще поразило то, что во второй комнате я не увидел беспорядка.

— Кто может остаться с ребенком?

— Свекровь.

Наверно, эта молодая мать тоже, стоя тогда между двумя комнатами — между той, что от разгулов провоняла винным перегаром, и другой, чистой и опрятной, — сама еще не знала, какая сторона затянет ее. В ее жизни все решится только с возвращением мужа из заключения. Жаль, но на судьбу крохи, лежавшего в детской кроватке, это тоже повлияет, только позже, а тогда и он находился как бы между этими двумя комнатами.

Я заглянул в кухню.

— Извините за беспокойство. До свидания.

В кухне было безупречно чисто. У стола сидела старушка и дряхлый старик. Только тут я заметил, как широко и неестественно у него раскрыты глаза, горевшие злобой. Мне не ответили, но я не обиделся: мне не столько хотелось с ними попрощаться, сколько посмотреть, не спрятался ли кто-нибудь в кухне.

Как только мы вышли на лестницу, щелкнул дверной замок и громко хлопнул засов. Старик или старуха? Заперлись, как от грабителей.