Ночная княгиня

Герман попытался выполнить инструкции старика, но в любой церкви ему тут же становилось плохо. Еще в детстве он упал на пороге храма, не успев выйти, и его едва привели в чувство — он задыхался, хрипел, а потом мучился страшной головной болью. Встреча со стариком прояснила для него многое в собственной натуре и утвердила в мысли, что управляют им силы отнюдь не светлые. Поэтому он сам составил себе рецепт и черпал силы там, где были сконцентрированы силы зла. Вот и теперь, услышав легенду о страшном бароне, он почувствовал, что его тянет на уединенный остров, служивший когда-то пристанищем величайшему злодею.

Рассказывали, что менее полувека назад остров этот принадлежал барону Унгер фон Штернбергу — самому великому из сынов Врага человеческого. Наклонности его натуры привели к тому, что на седьмом десятке лет он полностью предался адским утехам. Говорили, что сюда его привело изгнание, повлеченное не чем иным, как самодурством императора Павла, а потому душа его очерствела и он устроил здесь настоящий ад.

Только вот мыслимо ли предположить, что человек степенный, всю жизнь вращавшийся в высших кругах в России и в Европе, на старости лет изменил своим принципам и стал настоящим дьяволом? Полиция всегда готова валить все на неожиданное помешательство. Иначе ей пришлось бы проследить многочисленные маршруты европейских путешествий барона, где она скорее всего и обнаружила бы его кровавый след — цепочку нераскрытых преступлений, таинственных исчезновений людей и прочих странных событий. Частые перемещения барона по Европе свидетельствуют о том, что была в них какая-то нужда. У Германа тоже была нужда менять свой облик, менять свое логово. Он прекрасно понимал, зачем человек петляет по жизни, а не сидит себе спокойненько в теплом углу.

Так вот, когда барон Карл Унгер фон Штернберг впал в немилость, или, как полагал Герман, когда приступы человеконенавистничества стали душить его ежеминутно и требовать ежедневных жертвоприношений, он построил на острове высокую белую башню. Наверху в круглом застекленном помещении он разместил библиотеку. Это была уловка, необходимая по тем причинам, что в башне жили маленький сын барона и гувернер мальчика. Вечерами он нежно целовал своего отпрыска и ждал, пока гувернер уляжется спать вместе с мальчиком. А затем шел в библиотеку и включал свет.

Именно в этом и заключался фокус. В темноте непроглядной ночи башня превращалась в маяк, на свет которого, как бабочки на огонь, двигались корабли.

Капитаны, незнакомые с топографией берега, в ненастье искали в светящемся сигнале спасение, а находили лютую смерть. Завидев приближающийся корабль, барон спускался в полуподвальные этажи дома и будил своих помощников. Крепкие отчаянные головорезы смело пускались в лодках навстречу тонущему кораблю, подбирая тех, кому удалось спастись, и унося с корабля все, что представляло для них ценность. Награбленное делили между собой, тогда как пленников доставляли своему предводителю.

Барон прохаживался вдоль берега в нетерпеливом ожидании, не чувствуя, что туфли его промокли, а подагрические вены на ногах тихонько пульсируют. Он получал свою часть улова — людей, считавших, что они спаслись от неминуемой гибели. Если бы люди знали, что их ждет на берегу, непременно выбрали бы темную пучину вод…

Твердой рукой барон заносил нож над пленниками и с упоением наблюдал их агонию в пляшущем свете факелов. Лицо барона светилось сладострастием. Порой ему было мало этой кровавой оргии на берегу, тогда он тащил пленников в дом, чтобы продлить их мучения и при ярком освещении насладиться зрелищем победы абсолютного зла, олицетворением коего себя мнил.

Но и великие люди неосторожны, как простые смертные. Одна из женщин освободилась от кляпа и успела испустить истошный вопль до того, как он перерезал ей горло. Кровь смешно булькала у нее изо рта, и, засмотревшись, барон забыл о пребывании гувернера в соседней комнате. А через несколько часов его башня уже была окружена войсками…

Герман лежал навзничь, вбирая всем телом токи земли, некогда пропитанной кровью, земли, по которой ходил величайший из злодеев. Он чувствовал себя великолепно. В голове прояснилось, тревога таяла в сердце, мир становился податливым, как свежий воск. Сила наполняла его тело, проникая в кровь, ударяя пьянящей струей в мозг. Пролежав так час, Герман подложил руки под голову и уставился в клубящийся туман. На губах его блуждала кривая усмешка…

— Аль че ищете? — раздался рядом голос.

Не пошевелившись и даже не вздрогнув от неожиданности, Герман перевел взгляд на паренька. Он как змея потянулся навстречу ему, сел по-турецки, скрестил руки на груди.

Мальчик переминался с ноги на ногу и ждал ответа. Герман не спешил, разглядывал его с ног до головы.

— Родители есть? — спросил он после долгого молчания.

— He-а, никого нету, — захныкал притворно мальчишка, — дайте, барин, копеечку, на руках сестры малые…

Дыры на штанах у мальчика были залатаны опытными руками. Герман растянул губы в улыбке.

— Нет, говоришь? — и погладил мешок из толстой кожи, что лежал рядом с ним.