Ночная книга

– Того, что мне платят как раз за то, что я сейчас сделал. И того, что ты скрываешься под чужим именем. Ты не можешь чувствовать боли. Ты не являешься ни юридическим, ни физическим лицом. Неужели тебе еще никто не сказал, что ты вообще не существуешь?

– Издеваешься?

– Нет, нисколько. Ткни мне в глаз пальцем и увидишь.

– Я не сумасшедшая. Я юрист и знаю, какие будут последствия.

– Ты не юрист. Ты просто лазерная кукла, которую пустили гулять по свету. Тебя сделали, чтобы рекламировать по телевизору мобильные телефоны «Нокиа». Посмотри. На тебе так и написано: «Нокиа». Твой рекламный ролик передают каждую пятницу в шестнадцать шестнадцать, а в остальное время ты разгуливаешь по улицам как ходячая приманка, для лучшей продажи средств беспроволочной коммуникации…

Услышав такие слова, Гала ткнула пальцем в глаз незнакомцу. Никакой крови. Она засовывала палец все глубже, а он смотрел на нее и смеялся через усы, как через сено.

Потом махнул рукой, прошел сквозь нее, как сквозь туман, и по ступенькам спустился на улицу…

Вацлав Седлачек (Чехия)

Вацлав Седлачек родился в Пльзени. В Праге в семидесятые годы прошлого века обучался журналистике и кинорежиссуре. Затем некоторое время работал корреспондентом в Москве, потом в Берлине. Его фильмы были приняты прохладно. Назывались они «Час лая» и «Потерянные подметки». Писал рассказы под псевдонимом Стреляный. Так никогда и не собрал их в книгу. Эти рассказы, переведенные на русский язык, были напечатаны в России в виде текстов для чтения с помощью мобильного телефона. Одну его анонимную книгу напечатало издательство «Одеон» из Праги. Очевидцы рассказывают, что вырезками из газет с рецензиями на свои фильмы Седлачек оклеил ванную в своей квартире. В интервью одной из пражских газет он заявил, что не умрет никогда. Умер в 2006 году.

Самая короткая история о Праге

– Ты была в Праге?

– Нет. А ты?

– Я там родился.

– Хотелось бы мне посмотреть на Прагу. Она красивая?

– Увидишь через десять минут. Сейчас придет поезд. А пока я расскажу тебе про Прагу одну историю. Интересно, что ты скажешь.

– Думаешь, поезд опоздает и ты успеешь рассказать целую историю?

– Нет. Поезд придет вовремя. А то, что я собираюсь рассказать, это самая короткая в мире история про Прагу.

Стояло самое глупое время суток. Около половины четвертого пополудни. И не было снега, как сейчас, а рельсы были такими горячими, что хоть жарь на них шпекачки. Шел тысяча девятьсот двадцатый год. Пахло увядшим бурьяном и дегтем. Солнце пекло так, словно хотело что-то сказать, но на маленькой железнодорожной станции в пригороде Праги, где скорые поезда не останавливаются, репертуар возможных диалогов отсутствовал. На скамейках, стоявших по обе стороны от выхода на перрон, сидели двое мужчин. Больше никого не было. Судя по тому, что они оказались здесь в это время, можно было сделать вывод, что оба ждут пригородный поезд на Кладно. Сидели они примерно так, как мы с тобой, но в отличие от нас направлялись в противоположную от Праги сторону. На голове одного из них, того, что пониже, была кепка, другой, с очень длинной шеей, был в туго накрахмаленном белом воротничке и с повязанным под подбородком бантом. Первый мог быть торговцем скотом, другой, судя по пиджаку и брюкам в полоску, – адвокатом или банковским служащим. Оба обливались по́том и молчали. Потом один из них, тот, что под кепкой, вытащил клетчатый носовой платок, распространявший запах дешевой «кёльнской воды», и вытер шею.

– Жарко, – сказал он и снял кепку.

– Да, – сказал другой и скрестил длинные ноги.

С этими словами высокий мужчина достал часы из кармашка жилета, одетого под пиджак, несмотря на жару. Часы были раскаленными, но шли. Он посмотрел, который час, защелкнул крышку и вернул их в карман. Другой мужчина повернул голову и посмотрел на большие, в черном корпусе станционные часы, которые неутомимо тикали, перемалывая мгновения, словно зерна. Сквозь застоявшееся затхлое время прорывался хор сверчков.

– Его нет.

– Да, пока нет.

После этих слов низенький мужчина вытащил из кармана фляжку с водой и сделал глоток. Другой посмотрел на пыльные станционные цветы, висевшие в кашпо.

– Я думаю, вот-вот будет, – сказал он.

– Да.