Ночная колдунья

– Это ты брось, брось! – тихо, но твердо проговорил Платон Петрович, видя, как она дрожащими руками стала расстегивать платье. – Для меня жена прежде всего такой же человек, как и я сам! И мне не надо ничего через силу, без желания, без чувств! Мне не надобно твоего унижения, я хочу уважать тебя и твое достоинство!

Услышав такие слова первый раз в жизни, девушка обомлела и чуть было не разрыдалась, слезы уже висели на ресницах.

– Нечего слезы точить, – нарочито грубо сказал смущенный Прозоров. – Посмотри-ка лучше, понравится тебе или нет?

С этими словами он вынул из кармана сюртука изящный футляр, в котором оказалось ожерелье, серьги и перстень. Крупные бриллианты, золото и мастерство ювелира моментально заставили слезы высохнуть.

– Ну как, нравится? – Платон Петрович щелкнул замочком на нежной шейке.

Вместо ответа Марго поднялась и прикоснулась к нему губами. Прозоров замер. После нелепой сцены в доме на Казанской он боялся проявлений своих чувств. И боялся фальши со стороны Маргариты. Он понимал, что она может испытывать к нему благодарность, уважение, но до любви еще далеко. Поэтому их поцелуй был скорее дружеский, чем страстный. И тем не менее Маргарита вдруг ощутила, как в опаленной ее душе что-то родилось и затрепетало.

Неуклонно приближался день свадьбы. Прозоров хотел поменьше гостей и пышности, полагая, что излишества неуместны для свадьбы солидного человека. Марго в душе досадовала, ей так хотелось красоваться в своем наряде, чтобы как можно больше людей любовались ею и завидовали. Именно зависть и пошлое любопытство обуревали многих знакомых, которые в эти дни бесконечно появлялись и в доме на Казанской, и даже в покосившемся домишке на Васильевском. Прибегали и дамы, и господа, которые, как известно, любят посплетничать не меньше прекрасной половины. Маргарита очень удивлялась, узнавая, что все они всегда отдавали должное ее уму и красоте, что она всегда была ничуть не хуже, а может, даже и лучше своей злополучной будущей падчерицы. Правда, при этом многие гости на первых порах даже путали имя девушки и отчаянно привирали, якобы вспоминая случаи, когда им доводилось с ней общаться. Маргариту не обижала эта кутерьма. Она понимала, что женитьба такого известного богача, как Прозоров, почетного гражданина, поставщика двора его императорского величества, да еще на своей воспитаннице, не может не вызвать легкого ажиотажа в рядах любителей жареного. Она также понимала, что теперь будет все время на виду и ей придется играть ту роль хозяйки дома, которую долго исполняла Варя, ныне заточенная болезнью в безлюдной усадьбе. Злые языки судачили о преступном совращении сироты старым негодяем или о забывшей девичий стыд распутнице. Но очень скоро даже самые злые языки вынуждены были притушить свой пыл, так как Маргарита держалась с изумительным достоинством, а нежное и уважительное отношение к ней суженого было видно невооруженным глазом. «Неужели и впрямь любовь? – гадали кумушки. – Ах, шарман, шарман!»

Бедная Аграфена Тихоновна также стала средством утоления жадного любопытства, правда, старушка схитрила и прикинулась совершенно выжившей из ума, чтобы избавиться от назойливых посетительниц.

Единственно, кто не проявлял ни малейшего любопытства, так это Гривины. Они получили от Прозорова указания по случаю венчания, и посему из Цветочного приходили письма, которые скорее напоминали отчеты о выполнении этих распоряжений. Писал их Дмитрий, сухо и деловито, Варя иногда отделывалась несколькими строками в конце. Из этого можно было понять, что она не приняла отцовского решения и не смирилась. Однако ни самого Прозорова, ни его невесту эти обстоятельства, кажется, совсем не расстраивали. Оба они, не сговариваясь, каждый про себя, решили во что бы то ни стало быть счастливыми в этом браке.

И вот долгожданный день настал. Маргарита проснулась рано, она вообще плохо спала в эту ночь. Какое-то время она лежала с закрытыми глазами и думала о том, что уже сегодня вечером ляжет в постель не одна. Эта мысль пугала и волновала ее. Она была просвещенной девушкой и знала, что происходит между мужем и женой. Но именно это знание и мешало ей предаться романтическим мечтаниям, заставляя тревожно размышлять скорее о медицинских и физиологических материях. За окном медленно светало, начинался ясный весенний день, который должен был стать поворотным в судьбе одинокой сироты. В какой-то момент девушка подумала о своих покойных родителях, не доживших до ее свадьбы. Ей стало пронзительно грустно, и слезы потекли сами собой. Однако пришлось быстро взять себя в руки, хороша же она будет в церкви с красными заплаканными глазами и распухшим носом!

Дом потихоньку просыпался, послышались тяжелые шаги Платона Петровича, прокуренный кашель Гривина, резкий недовольный голос его жены, торопливые шаги горничной и стук в дверь.

– Барышня, просыпайтесь! Вставайте, Маргарита Павловна, а то собственную свадьбу проспите!