Ночная охотница

– Мы не об этом, Настя. Мы про наших соседей. Всякие типы, которым надо залечь на дно, затаиться, – это не беглые принцессы. Как правило, это беглые преступники. Разыскиваемые. Убийцы. Насильники. Грабители. Вот поэтому надо закрывать дверь. Поэтому тебе не стоит выходить из квартиры.

– Хорошенькое место ты подобрал…

– Ты не поняла. Они здесь не для того, чтобы убивать или грабить, они здесь прячутся. Устраивать шум – не в их интересах. Поэтому, пока мы тихо сидим в своей норе и никого не трогаем, нас тоже не тронут.

– Ты сам сказал, что кто-нибудь может ломиться в дверь. Если устраивать шум не в их интересах, тогда какого черта…

– Хорошо, если по соседству с тобой живет разумный убийца, который понимает свои интересы. Но с тобой рядом может поселиться и психопат. Он может забыть, что в его интересах, а что – нет.

– И последний вопрос, после которого я пойду вешаться. Наши соседи – люди?

– Я бы особенно на это не рассчитывал, – улыбнулся Иннокентий.

Ни в тот день, ни в другие дни никто не пытался вломиться в их квартиру, так что Настин страх перед соседями съежился и отполз в сторону; люди привыкают ко всему, и к монстрам за стенкой оказалось тоже возможно привыкнуть. Особенно когда их не видишь и не слышишь.

А вот когда слышишь…

Это было всего пару раз, но Насте хватило с лихвой. Первый раз это случилось поздним вечером, когда они с Иннокентием ужинали растворимой лапшой в картонных коробках. Денег у них не было, поэтому лапша имела криминальное происхождение – ее украл то ли сам Иннокентий, то ли кто-то из его пражских знакомых. Сам Иннокентий от добычи был не в восторге, а у Насти эта сомнительная пища вдруг вызвала чуть ли не слезы на глазах, потому что моментально вспомнилось университетское общежитие, какие-то полуночные посиделки, Монахова, Тушкан и еще многое из прошлой жизни, жизни до Дениса Андерсона….

Слезы высохли, а лапша встала комом в горле, когда этажом выше раздался этот звук: высокий, громкий, он словно вворачивался в уши холодным сверлом. Крик исходил явно от живого существа, но в то же время существа настолько нечеловеческого, что Настя со страхом уставилась на потолок, отделявший ее от кричащей твари; он казался слишком хрупкой преградой.

Потом наступила тишина. Иннокентий невозмутимо орудовал пластиковой вилкой.

– Что это было? – спросила Настя, проглотив наконец лапшу.

– Крик.

– И кто бы это мог быть?

– Кто-то, у кого сегодня не слишком хорошее настроение. Хочешь, чтобы я пошел по квартирам выяснять, кто именно орал? Ни за что.

– Боишься? Но ты же бессмертный.

– И что с того? Бессмертные тоже не любят общаться с психопатами, которые орут по ночам. Бессмертные, – заключил Иннокентий, – они тоже люди. В некотором смысле.

Во второй раз это случилось днем. Настя сидела дома одна, делать было нечего, и она просто тонула в безделье, тоскливо глядя на выцветшие обои на противоположной стене и слушая, как за окном перекрикиваются неугомонные цыгане. Солнечные лучи играючи пробивались сквозь желтенькую тряпочку, игравшую роль занавески, и напоминали, что вообще-то уже май, самая что ни на есть настоящая весна, время если уж не любовного безумия, то уж по крайней мере предчувствия чего-то подобного. По Настиным же ощущениям, это было время потерянности и пыли, которую майское солнце высвечивало с медицинской откровенностью во всех углах квартиры. Никаких предчувствий. Никаких…

Тут за дверью что-то громыхнуло. Насте показалось, что стукнули в их дверь, но потом звук повторился, и стало ясно, что это исходит от соприкосновения пола с чем-то металлическим. Как если бы кто-то волок громоздкий сейф. Настя подошла к двери и прислушалась. То, что она услышала, ей не понравилось. Гулкие металлические звуки повторялись с такой периодичностью, как если бы это были шаги некоего медленного тяжелого существа, которое с каждым шагом по-старчески вздыхало, и вздохи эти походили на звук усталой циркулярной пилы.

Другие – так называла Настя своих соседей, потому что они и вправду были другими.

Как их называли цыгане, Настя не знала; но что цыгане определенно были в курсе особенностей соседнего с ними дома – сомнений не вызывало. Однажды Настя сама видела, как тощий цыганенок в двух рубашках, надетых одна на другую, вприпрыжку направился в сторону Настиных окон. Не проделал он и десяти шагов, как цыганка с перепуганным лицом – мать, сестра, бабушка? – догнала его, резко дернула за плечо и влепила затрещину, тараторя при этом какие-то яростные ругательства, окрашенные очевидным страхом. Она утащила ребенка назад, утащила его от страшного дома, где обитали Другие.

А Настя осталась.

3

В какой-то из дней она дошла до такой степени тоски, что устроила генеральную уборку; вогнала себя в потную, ломящую спину усталость и тем самым на время отвлеклась от опостылевших вопросов: что будет дальше? правильно ли я поступила? а может быть, еще не поздно?..

– Дьявол и его заместители, – пробормотал потрясенный Иннокентий. – И что дальше? Купим новую мебель? Поменяем сантехнику? Заведем почтовый ящик и заживем как люди?