Ночная певица

Китаец лежит на боку с трубочкой опиума. Дым, дым белый, молочный, и из него выплывают маки. Вкусивший однажды слезу мака всю жизнь будет плакать. Духовное сильнее плотского? Да нет, надо совокупляться, делать любовь, ебаться, и тогда не будет времени на опиум… Опята. Искусственные опиаты. Чушь какая-то. На улице опять светло ночью — снег. Снег как животное. Будто кушает, поедает что-то. Хруп-хруп-хруп — кого-то.

Я бегу по Москве.

Я бегу в темноте, когда кажется, что кто-то сзади уже дышит в спину, и тогда я слышу свое сердце под ложечкой и бегу — у-у-у-у! сердечко.

"…Надо дать полную свободу своей психике, надо ослабить все задерживающие и критикующие инстанции нашего сознания… … преодолеть точку зрения легального сознания… ведь именно оно и есть та сила, которая в качестве цензуры исказила истинное содержание…" * Мистер Героин… деградация всех человеческих постулатов — не укради, не убей, не обмани, не предай. Полное отсутствие критических инстанций.

Я не сплю в Москве.

Уже минут тридцать воет и визжит сигнализация чьей-то тачки внизу. Сколько людей в этом доме уже встало, приняло корвалол, валокордин, покурило, пописало, выпило рюмочку и прокляло тысячу раз! Прокляло владельца этой гадкой сигнализации на его ебанной машине. Тысячи проклятий на его голову. За эту его музыку. И ничто ее не останавливает! И как сигнализация этой гадкой машины визжит, так и в сознании раба Мистера Героина визжит: "Ширнуться! сейчас! ширнуться! вмазаться! сейчас!!!" И как долго это будет продолжаться?! Уничтожить машину! Это ведь в ней сигнализация! Но придет владелец машины… придет владелец раба, Мистер Героин… и человек-раб побежит к своему повелителю, мастеру, любовнику… Это же измена! Любовный треугольник — он, она и Мистер Героин.

А как же наша любовь
На все века, на все года,
На все страны и города…
Я пою в Москве

Я пою в помятые микрофоны, мой голос несется из разорванных усилителей, и вообще — не везде есть заземление и может вырубиться электричество. Вдруг.

Женщина запела.
Женщине хорошо.
Спи. Я люблю тебя.

На полочке рядом с Черной Королевой стоят три солдатика. Охрана. Моя. Я Черная Королева города Москвы и мои зеленые защитники. Это не декоративные мальчики. И на сцене со мной не декорация. Как это делают — люди с гитарами и без шнуров. Вы ж понимаете — у них радио! И "Корг" тоже на батарейках?!

Еще не спето столько песен! Мистер Героин, до свидания пока.

Уходите, идите! Дайте отдохнуть хоть немножечко. Песенки спеть — записать. Пожить.

Женщина запела.
Женщине хорошо.
И все это Москва
998
И все это Москва…

А в Париже нагая семидесятилетняя Дина Верни в косынке, повязанной а-ля украинка, бегает в саду Тюильри меж своих двойников в юности — работы "ню" скульптора Майоля. Она истошно вопит: "А котелок по жопе бьет, идти спокойно не дает! По шпалам, бля, по шпалам, бля, по шпалам!" — песню, записанную ею на пластинку.

На ступеньках, ведущих к павильону "Жю де Помм", стоит семилетний Миша Шемякин и громко топает до зеркальности начищенными сапогами кавалериста, доставшимися ему от деда. Время от времени он наносит себе на лицо и обнаженный торс ножевые порезы. Позади него хор мальчиков. Шуфутинский, Алешковский, Розенбаум, Макаревич, Новиков, Вилли Токарев, Ваня Московский, Александр Скляр, Гарик Сукачев подпевают Дине Верни: "Свобода, бля! Свобода, бля! Свобода!" Москва везде. Москва. Мир. Рим. Морг.

1998 г.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Выдаст ли лондонский суд Пиночета Испании, еще вопрос…
Одни старики умирают
Других стариков сажают
Третьим пока угрожают
Иных даже убивают.
Так кончается век-волк
Новый идет человекотолк.
Земля выше неба. Человек без Бога.
И стадо падает в пропасть с неизбежностью восхода.
Вот и двинулась процессия слепых в XXI век
Никто и ничто не принадлежит своему месту
В вечной суете к выходу/входу
Так много народу,
На спуск к эскалатору, вниз
К возможностям.