Ночная певица

Победе Столяровой, видимо, надоела вся эта интеллектуально-гуманная болтовня. Тем более что ее дебют приветствовал Сергей Михалков, отметив, что ее сила в деталях, так что она переходит на эту самую деталь современной советской жизни: «Все наши русские женщины хотят выйти замуж за иностранца». Кстати, это из ее творчества я почерпнула, что подбородок надо подвязывать жесткой тряпочкой! Она меж тем оборачивается на меня, оглядывает и спрашивает: «А ты как здесь очутилась?!» — думая, может быть, использовать меня в новом произведении: «…на ней была мини-юбка и чудные чулочки чуть выше коленок… замуж она вышла за еврея и уехала с ним в Америку…» В одном этом предложении детали сообщат очень много: чулочки такие модны в восьмидесятые в Париже, то есть девушка, уехав, как и множество ее соплеменниц в Америку через Израиль, и Америку, и еврея бросила, вернувшись на старый континент!

В перерыве — полдник. И все мы устремляемся в буфет. И толстые и худые! Появляется Елена Прекрасная — директор советской коллекции в одном Южном издательстве. Она часто цитирует Т. Толстую. Толстая сказала… Толстая заметила… Толстая написала… Самой Толстой нет. Сказав о русской, советской женщине, что ее особое качество — авторитарность, своим отсутствием Толстая и себя включила в их разряд. Живые, энергичные и полные наблюдательности эссе Толстой передают так называемое народное чувство юмора. В прозе же Толстая почему-то надевает махровый модернистский халат, и, читая ее, самому охота надеть халат и тапочки. Кстати, писать она стала после операции на глаза, сделанной знаменитым Федоровым… Остается надеяться, что не все им прооперированные очнутся писателями.

Елена Прекрасная сообщает, что именно она открыла для Запада Толстую и Победу Столярову. По-следнюю совершенно необходимо выдвигать — в ней есть смелость! Это она написала о женщине, швыряющей свою искусственную грудь на стол директора! В то же время она не пугает — гениталий не описывает… хоть и рассказывает о том, что кого-то надо класть и тра…

В отличие от бани, в здешнем буфете женщины не набрасываются на закуски. И кувшины с красным вином обходят стороной. Жажда продолжить жен-ские споры пересиливает у них жажду к выпивке! Сознательные! Посетив ватерклозет и узнав — как и все там присутствующие, — что у Елены Прекрасной и ее соседки по кабине менструация: «Ой! У нас с тобой в один день!» — я спешу в зальчик за круглый стол.

Дискуссия сразу принимает агрессивный характер. (На кого эта агрессия направлена, если ни одного даже самого захудаленького мужичонки нет?!) Женщина как второсортный пол. Я объясняю писательнице рабочих, вооружившейся карандашом и блокнотом: «Ну, вот как в анкетах вы ставите крестик на „ж“, так во Франции вы должны поставить крестик на цифре „два“… Потому что женщина второй считается. В Католическом институте, где я училась, например, до сих пор такие анкеты… На эту тему у Симоны де Бовуар, жены Сартра, ну, этот в очках, была книга, так и называлась „Второй пол“, „второй род“… Писательницу рабочих эта тема как-то не очень воодушевляет. Может, потому, что в русском языке вообще три рода и женщину чаще именно к третьему и приписывают… „То ли кошка, то ли птица, то ли женщина была…“»

На следующий день встреча профессиональных писательниц переносится в профессиональный Дом писателей. И я иду с гордостью и ухмылкой, представляя, что будто бы в ЦДЛ или Союз писателей. Меня, конечно же, туда на пушечный выстрел бы не подпустили. Или изгнали бы! За аморалку и хулиганство. В компании наверняка принимали бы участие в основном женщины-писательницы. И одна из них, после вынесения мне приговора, догнала бы в коридоре и, оглядываясь, шепотом быстро проговорила бы: „Чулочки-то продай! На кой тебе чулочки на 101-м км? А у меня дочке 17 лет!“ Может, это была бы Победа Столярова…