Мэрия города находится почти в географическом центре Парижа. На бывшей Гревской площади, где когда-то публично пытали, казнили, жгли и четвертовали. Ширак живет в мэрии, этой почти крепости на вид. Никто не прибегает с плакатами, чтобы он освободил помещение для плохо устроенных, несмотря на то что государственная помощь жилищами сократилась. В 77-м году государство помогло 200 тысячами квартир, в 89-м только 93 тысячами. Также почти в центре города — Дворец Правосудия, куда люди ждут очереди годами. Еще не будучи осужденными, но уже заключенными. Недавно был освобожден один итальянец, отсидевший в тюрьме семь лет. Дождавшись своей очереди в суд, он был приговорен к… четырем годам. Ну а три он отсидел просто так, в ожидании. В ожидании своей невеселой участи в одной из башен Консьержери томилась когда-то Мария Антуанетта — я фотографирую маму на фоне башен. И сейчас в подземельях находятся камеры предварительного заключения.
Беспокоясь о маминой памяти, я сама забыла билеты на метро, и приходится покупать два, что дороже, чем десять сразу. Мама подсчитывает и спрашивает, а сколько же будет наш/ваш советский пятачок. Я умею считать, но получается какая-то ерунда, получается пять сантимов. Та малюсенькая монетка, которую порой и не учитывают при оплате чего-либо, — 595.95, например, может быть и 595.90.
В метро нам "везет". На каждой станции входит просящий. Есть новый тип попрошаек — агрессивный. Они входят по принципу — ошарашить и испугать, то есть заставить дать денег. Есть просящие очень тихие. Так что даже не замечаешь их протянутой руки или коробочки. Обычная их речь при входе в вагон о том, что вот уже год как они потеряли работу, что зафиксированного места жительства у них нет, что у них жена и дети. К просящим можно отнести и музыкантов-певцов. Они, конечно, скажут, что зарабатывают, а не просят. Очень часто хочется дать денег, чтобы только не пел, не играл. В последнее время слышны польские песни, и однажды я слышала "Перекати поле" — кто-то из перестроечной волны. Но это временно, так как у музыкантов метро чуть ли не свой союз и просто так вам долго петь не удастся. Недавно же провели повторный закон о нарушении спокойствия пассажиров — так много развелось непризнанных талантов. Просящие сидят и в переходах, обычно с табличками "Хочу кушать!" или "Я голоден!". Если у них есть облезлая и худая собака с грустными глазами, они более везучи — собака вызывает больше жалости, так как сама по себе действительно беспомощна. А вот молодой тип мог бы и ящики еще где-то погрузить… Так думает моя мама, и я тоже. Говорят — нет работы, и женщина идет на панель. Каждый день я вижу вывески на магазинах — нужна продавщица. Может, временно, но нужна. А на постоянную работу чтобы устроиться, об этом надо было думать в 14 лет и овладевать профессией на будущее. Мир делится на хороших и плохих учеников. Хорошие идут на постоянную работу в бюро, плохие на временную в булочную. Есть еще одна категория — не плохие и не хорошие. А сами по себе. Желающие принадлежать себе, а не бюро или булочной. Таким сложнее всех. С кого требовать улучшения? Кого обвинять в ухудшениях? Вот они, видимо, поистине свободные люди.
Наступает очень важный момент — поход в продовольственный магазин. Мама уже довольно насмотрелась на изобилие продуктов в маленьких лавочках и магазинчиках. Но поход в супермаркет будет как бы кульминационным — там всего много-много-много. Моя мамочка пережила блокаду Ленинграда, еда для нее — это что-то большее, чем просто продукт. Во время моего детства мама всегда беспокоилась, чтобы все было "свеженькое". Поэтому ее очень удивляет количество свежей рыбы, разложенной на прилавке со льдом: "Она же стухнет, если никто не купит!" Я объясняю, что все высчитано и проверено — сколько покупателей каждый день, сколько чего необходимо. Если остается продукт, то есть необыкновенные холодильники — самые вредные для атмосферы. Ну а если вообще не купят, то после определенного количества дней хранения выкинут, даже если не стухнет. Очень строгий контроль — маме это интересно, потому что она санэпидемиолог. Невероятное количество еды ежедневно выкидывается. Я это знаю, так как годами пою в кабаре и ресторанах всего почти мира (Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Париж, Цурих, Сингапур даже) и вижу гигантские мешки с выкидываемыми продуктами. Они всегда находятся близко к кухне, а кухню всегда надо проходить, чтобы попасть в гримерную. "Боже мой, почему же не отдать бедным? Если не нам, то ведь в Эфиопии какой голод!" — разумно рассуждающая мама крутит в руке авокадо. Я согласна с мамой. Но великодушные гуманисты, заботящиеся о бедных, говорят, что нет денег на перевозку продуктов. Стоит не построить один "Мираж" (не клуб, естественно, а самолет), и столько миллионов освободится…