Ночная певица

Кафетерий большой, с колоннами, и когда появляется наконец режиссер, ему приходится долго выуживать статистов-мужчин, замаскировавшихся в темных углах. Никто не рвется в бой. Платят, даже если ни разу не выстрелишь. То есть даже если твоя спина не будет заснята. Платят за то, что ты пришел пообедать?

Меня не берут, как не берут ни менингитную, ни в берете, как не берут многих. На пустое место напротив меня приходит молодой парень в пенсне. Он вегетарианец — из еды в пластиковой коробочке ест только рис, сыр и пирожное. Остальное отдает изголодавшемуся курду. Еще пенсненосец русский. Сын кого-то с радио "Либерти" в Мюнхене. Я сначала фыркаю, но потом думаю, что, может, их уже уволили. Вместо перестройки, на радио сталинская чистка. Русский вегетарианец знает, кто я, и считает необходимым рассказать о себе. Он профессиональный певец, он учится, он лингвист, он не хочет быть на Западе актером, он снимался в двух главных ролях в СССР. Я молчу. Будто оправдываясь за свой рассказ, русский человек говорит: "Русские никогда о себе не рассказывают. А вот они все рассказывают и считают себя выдающимися актерами". Мысленно я не соглашаюсь и думаю, что если ты выдаешься, то тебя узнают; если же твоя знаменитость заключается в том, что в одном фильме видели твое левое ухо, а в другом правую пятку…

Экспресс-машина — на этаже ниже, как раз где снимают. Вся она обклеена разноцветными предупреждениями — "Не пользоваться во время съемок!" Она жутко шумит. После крика "Куп!"* массы с пластиковыми стаканами, заранее зажатыми в кулаках, наглядно демонстрируют, на что они — массы — способны. Французы не пьют кофе, как американцы, потому что кофе здесь — кофе. Но бесплатный кофе это уже совсем другое. Это вроде природных ресурсов, которые черпают и черпают, и будут черпать, пока они не кончатся. Пока, в данной ситуации, экспресс-машина не сломается. Она таки не успевает наполнять стаканчики плюется, икает и захлебывается. В конце концов (в отличие от природных ресурсов) от машины отгоняют и пространство, куда надо ставить стаканчик, заклеивают крест-накрест. Но все-таки туда можно просунуть стакан, тем более что он пластиковый, деформировав. Что и делает один из "журналистов" (бриджи, кепи, твидовый пиджак) — обратно, уже наполненный, его пытаются вытащить "социал-демократ" (бородка разделена надвое) и "швейцарский полицейский".

Часам к двум меня, менингитную и в берете тоже вызывают на съемочную площадку. Все массы собраны в большом зале. Зал — шахматная доска где-то в середине игры. Кто-то парочками, кто-то один, кто-то в вечном движении ходит конем. Меня ставят к даме в мехах с польским лицом. Ее бабушка действительно полька. Свежевыбритый мужчина — он, видимо, был с усами в 9 утра — извиняется за то, что он всего лишь француз. Так как действие происходит в Лиге Наций, то и набирали на массовки иностранные меньшинства. Учитывая все же, что это Лига, население района Барбез Рошешуар (Золотая Капля) осталось опять без работы.

Группа японцев во фраках и цилиндрах. На них подозрительно поглядывают ответственные за массы — будто боясь, что те достанут сейчас микроэлектронные приборчики, которых в 36-37-м годах не могло существовать. Японцы не достают приборов, но с удовольствием исполняют крайне правых представителей империи, отнявших Маньчжурию. Аравийцы, чьи верблюды, видимо, предполагаются за кадром, похлопывают тучные бедра плеточками. Американцы очень выделяются и очень похожи на себя — все они наглые журналисты. "Болгарские делегаты" возглавляются большой теткой, одетой Сашей в сиреневую юбку из Витебска. Юбка принадлежала Сашиной большой тетке. Небольшие французские девушки, в том числе и менингитная, изображают секретарш. Им выданы кругленькие очки всезнаек, блокноты и ручки. На переднем плане масс — жена ирландского посла. Настоящего. За ней уже приезжал шофер, думая, что она закончила свой каприз-работу. Шоферу предложили тоже сниматься, он отказался, и по тому, как он поспешно убежал в кафе, можно предположить, что он пошел звонить в ИРА, республиканскую армию.