Ночная погоня

Они внимательно осмотрели место преступления (а чего тут было смотреть?), опросили немногих свидетелей. Позже это более подробно и тщательно сделают следователь прокуратуры, криминалисты. Собственно, свидетелей-то не было. Шедшая на дежурство стенографистка из ТАСС, наткнувшаяся на тело; какая-то женщина, поздно прогуливавшая по бульвару собаку и видевшая, как высокий мужчина, лица которого она не разглядела, в плаще с поднятым воротником быстрой походкой вышел с бульвара, пересек улицу и направился в сторону Пушкинской площади. Живший неподалеку гражданин, сошедший с троллейбуса у театра; ему показалось, что на бульваре в боковой аллейке произошла какая-то короткая возня. Вот и все. Билетеры в театре, дворники окрестных домов ничего не заметили.

Оперативная группа направилась в отделение, чтобы окончательно уточнить план действий.

Тем временем от дежурного по городу одновременно всем патрульным машинам, во все отделы и отделения милиции, дежурному по области, на вокзалы и во многие другие места было передано описание преступника и приказ о задержании; пришло подтверждение, что убийство совершил именно Повар: желая, видимо, избежать шума от падения тела, убийца, вонзив нож в спину Николая, поддержал другой рукой падающего и неслышно опустил его на землю. Отпечатки пальцев остались на запекшейся крови и были сличены с отпечатками, хранившимися в картотеке.

Направили телефонограммы во все таксомоторные, трамвайные, троллейбусные и автобусные парки — не запомнили ли случайно водители и кондукторы человека такой-то наружности (следовало подробное описание), который воспользовался каким-либо транспортом на Пушкинской площади, у Никитских ворот или в прилегающих районах.

Однако все эти меры вряд ли могли дать многое. В такой час — час театральных разъездов — в центре, когда тысячи людей спешат домой и садятся в троллейбусы, такси, автобусы, вряд ли кто-нибудь заметил, а тем более запомнил человека в общем-то ничем не примечательного, кроме высокого роста. Надо было такте учесть, что Повар был не «случайным», так сказать, преступником, не новичком. Он был опытный, хитрый, много раз сидевший за решеткой, и уж Повар-то хорошо знал, какие меры будут предприняты для его задержания.

Совершив свое преступление, он мог пройти большое расстояние пешком и только потом воспользоваться троллейбусом или такси, а возможно, и метро; мог сразу же с бульвара свернуть в один из переулков, например, к Бронной, или проходным двором выйти в Большой Гнездниковский, дойти до Малого Гнездниковского, а там снова нырнуть в проходной, чтобы сразу появиться у Моссовета.

Известно было лишь одно: Повар никогда не «работал» с сообщниками — волк среди волков, он не доверял даже своим. Владимир понимал: бродить ночью по Москве Повар не станет. Одно из двух: или он спрячется у кого-то, кто предоставит ему убежище, или постарается как можно быстрей выбраться из города.

Логинов считал, что Повар уже давно спит беззаботным сном у какой-нибудь своей знакомой или у одного из надежных дружков, живущих в Москве. Зачем ему уезжать куда-то ночью, рискуя быть пойманным на вокзале? Лучше отсидеться несколько дней, не выходя на улицу, а потом тихо исчезнуть.

Лейтенант Русаков, старший приданной Владимиру группы, молодой светловолосый парень, придерживался другого мнения.

— Уверен, — горячо доказывал он, рубя воздух рукой в такт своим словам, — что прятаться в городе Коростылев не будет! Опасно это для него. В конце концов, рецидивисты на учете. Известно, кого из них можно заподозрить в связи с ним. Может быть устроена проверка документов, могут выдать свои — его не очень-то любят. Да он и вообще такой мужик, что никогда особенно ни с кем не сходился. «Старая гвардия» его далековато — он, слава богу, сколько отсидел-то последний раз! — а новых дружков, наверное, завести не успел. Да и времена не те: сколько теперь таких, как он? Раз-два и обчелся. Их не то что ночью, днем с фонарем не сыщешь. Ведь не случайно он не только прописался в области, но и живет там, а в Москве только «гастролирует». Иначе бы он все время здесь у кого-нибудь прятался. Это раз. Два: будь у него в Москве надежные сообщники, разве стал бы он заниматься карманными кражами? Одолжил бы денег и притаился, готовил настоящее дело. А то вынужден карманкой промышлять. Сколько риску на ерунде погореть! Если б он когда-то, пока свои настоящие художества не начал, не был мастером по части карманов, он бы в жизни этим не занялся. А так нужда заставила — другого выхода нет. Совершенно ясно, — закончил Русаков, — что он будет стремиться покинуть город.

Говорили и другие. Владимир молчал.