Ночная птица

– Нет, странное в другом. Из-за кошек мы с ней обычно встречались в ресторанах, а не у меня дома. Если нам хотелось провести вместе ночь, я снимал номер в гостинице. А потом, в прошлом месяце, она вдруг заявилась ко мне в субботу вечером. Я ушел на кухню, чтобы открыть вино, а когда вернулся в гостиную, обнаружил, что она лежит на полу и играет с моими кошками, разрешает им забираться на нее… С тех пор у нее с моими кошками не было никаких проблем.

– Вы задавали ей вопрос по поводу того случая?

– Естественно. Она ответила, что не хочет, чтобы мои кошки встали между нами, и обратилась за помощью к психиатру, чтобы тот помог ей избавиться от страха.

– Очевидно, все получилось.

– Да, я тоже так думаю. Я радовался, что она решилась на такой важный шаг ради наших отношений. Но одна вещь меня смутила. На прошлой неделе я пошутил насчет той дикой кошки, что покусала ее. Бринн была явно озадачена – стала уверять меня, что ничего подобного не было. Я в подробностях рассказал ей ту историю; она расстроилась, сказала, что я ошибаюсь, и попросила прекратить этот разговор.

– И вы прекратили.

Техада печально усмехнулся.

– Естественно, прекратил. Я радовался, что она полюбила кошек. Но я не ошибался. Она действительно подверглась нападению кошки. Сначала, инспектор, я решил, что Бринн просто больше не хочет об этом вспоминать, но все оказалось иначе. Такое впечатление, будто та история полностью стерлась из ее памяти.

Глава 6

На своем столе Фрэнки держала одну открытку с соболезнованиями по поводу смерти отца. Все остальные послания она давно выкинула. Открытка была даже не от близких друзей – Фрэнки мало кого могла назвать близким другом. Ее прислала женщина, коллега из совета директоров одной некоммерческой организации. Фрэнки сохранила открытку в качестве напоминания о том, как сильно могут ошибаться люди.

Женщина написала:

Мой отец был для меня величайшим героем.

Я знаю, как вам тяжело.

Если б это было правдой! Люди считают, что когда ты теряешь одного из родителей, тобой не могут владеть какие-то иные чувства, кроме чистой скорби. Они забывают о сложностях отношений. А то, что отношения между Марвином Штейном и его дочерью были сложными – это еще мягко сказано.

У Фрэнки на столе стояла фотография отца. Когда она взяла ее в руки, у нее в голове тут же зазвучал голос отца, бесстрастный и настойчивый. Одетый в белый халат, отец был запечатлен в физической лаборатории Калифорнийского университета в Беркли. Как и дочь, он был высоким и худым. Вьющиеся седые волосы, аккуратные усы. Отец не улыбался, в глазах его отражалось нетерпение. Он никогда не любил фотографии с эмоциональными излишествами. В тот день, когда Фрэнки фотографировала его камерой своего смартфона, отец сказал: «Побыстрее, поторопись».

Мать умерла от рака, когда Фрэнки было пять, через год после рождения Пэм. С тех пор в семье их осталось трое. Марвин Штейн, физик, не был создан для роли отца-одиночки. Он имел дело с числами, теориями и формулами, а не с детьми. И тем более с девочками.

Пока сестры были маленькими, отношения с отцом складывались нелегко, но стало еще хуже, когда они учились в школе и в колледже. Отец требовал от них совершенства. Все, кроме «отлично» и верхних строчек в списках победителей различных олимпиад, было провалом. Будучи успешным физиком, он заставлял дочерей делать больше и добиваться большего. Мало что могло его удовлетворить. В ответ на это, чтобы заслужить его похвалу, Фрэнки ставила перед собой высочайшие цели. Пэм же отвечала неповиновением и намеренно бросала ему в лицо свои неудачи.

И вот теперь его нет. Прошло более трех месяцев, а он все терзает ее.

– Опять думаешь о Марвине? – спросил Джейсон.

Муж, уперев руки в бока, стоял в дверном проеме кабинета. Он был одет в спортивный костюм, на его узком лице блестел пот.

– Да, все думаю о последнем туристическом походе, – ответила Фрэнки, вертя фотографию в руках.

– Сколько б ты ни думала, случившееся уже не изменишь, – сказал Джейсон.

– Ох, знаю…

Джейсон сел в удобное кресло перед письменным столом. Он работал в двух кварталах отсюда, на Пост-стрит, в главном управлении большой фармацевтической компании, и часто во второй половине дня, выходя на пробежки, забегал к ней, в ее кабинет, расположенный на верхнем этаже десятиэтажного здания, стоящего на восточной стороне Юниор-сквер.

– Как не изменить и того факта, что Марвин был большим мерзавцем, – добавил Джейсон.

Губы Фрэнки растянулись в слабой улыбке.

– Я и это знаю.

– Ты как себя чувствуешь? – с врачебными интонациями осведомился он.

Они оба были учеными. Иногда от них требовалось усилие, чтобы вспомнить, что они также муж и жена. Когда они о чем-то разговаривали, Фрэнки все время ждала, что Джейсон вот-вот достанет желтый блокнот и станет делать пометки.

– Неважно.

– Можно уточнить?

– Нельзя. Со мной что-то не так, Джейсон, но я не понимаю, что именно.

– Думаю, это называется скорбью.