Ночная птица

– Вы правы, – не стала отрицать Штейн. – Менять воспоминания рискованно. Так как этот метод несет в себе определенную опасность, традиционная психиатрия придерживается мнения, что делать этого нельзя. Можно попытаться отделить эмоциональную реакцию от воспоминания, но нельзя стирать или заменять само воспоминание. Многие психиатры и ученые считают, что жизнь – это продукт нашего разнообразного опыта, плохого и хорошего, и что мы не должны вносить в него беспорядок.

– Но вы правы, а они ошибаются, так? – с вызовом осведомился Фрост.

– Не обязательно. Я просто придерживаюсь иного взгляда. Я считаю, что пациенты сами для себя могут решить, через какое лечение проходить. Это их жизнь, не моя и не чья-то другая. Ведь против эвтаназии выступают совсем не те, кто вынужден терпеть изнурительные боли и видеть страдания близкого человека. То же и с болезненными воспоминаниями. Я предпочитаю давать возможность пациенту прожить лучшую жизнь, и если он согласен на это через изменения части своего прошлого, это его выбор. Ведь опухоль – тоже часть вашего жизненного опыта, не так ли? Но мы без колебаний удаляем ее хирургическим путем. Так что я не считаю воспоминания такими уж неприкосновенными.

Фрост подумал о своей сестре, Кейти. Все, что у него осталось от нее, – это воспоминания. Поэтому он уверен, что воспоминания священны, плохие или хорошие. Несмотря на то, что есть вещи, которые хочется забыть.

Машину на обочине на Оушн-Бич.

Тело на заднем сиденье.

– И как конкретно вы изменяете воспоминания? – спросил Истон.

– Если вы поговорите с моим мужем Джейсоном – он невролог, – тот скажет, что очень скоро у нас появится возможность использовать лазер и МРТ, чтобы подсвечивать синапсы в вашем мозгу и стирать то или иное воспоминание. Я пытаюсь делать то же самое терапевтическими методами. Я потратила более пятнадцати лет на оттачивание и доведение до совершенства этого процесса. Он включает в себя гипноз и аудиовизуальное воздействие.

– И наркотики? – спросил Фрост.

– Для некоторых пациентов – да, я использую наркотики, чтобы увеличить восприимчивость к гипнотическому воздействию.

– Это всегда срабатывает?

– Нет, естественно. В психиатрии нет гарантий. Перед началом лечения мои пациенты подписывают документ о снятии ответственности, потому что ремонт сознания отличается от ремонта автомобиля. Иногда ничего не получается. Некоторые люди не могут отпустить воспоминания. В очень редких случаях лечение только ухудшает ситуацию – усиливает эмоции или воспоминания, а не удаляет их.

– Настолько, что кто-то, скажем, может прыгнуть с моста? – спросил Фрост.

– Если вы имеете в виду Бринн Лэнсинг, то мой ответ – «нет». Ее лечение закончилось несколько недель назад. И дало отличные результаты.

– А не могло случиться так, что она вдруг проснулась и вообразила, что ее атакует сотня диких кошек?

– Инспектор, мой метод работает совсем не так. Не знаю, что подвигнуло Бринн на такое поведение, но в моем кабинете такого ни разу не случалось. Наверняка было что-то еще. Только оно не связано с лечением.

– Уверены?

– Да, уверена, – твердо ответила врач.

– Точно? Тогда как вы объясните Монику Фарр?

Он заметил, как во взгляде Штейн появилась тревога.

– Что?

– Моника Фарр тоже была вашей пациенткой, не так ли? Я проверил контакты в ее телефоне. У нее есть запись «Фрэнки». Отгадайте, чей номер идет под этим именем. Кстати, не переживайте, я могу получить подписанное разрешение на ознакомление с ее медицинской картой.

– Вы хотите сказать, что Моника…

– Мертва, – закончил за нее Фрост. – У нее случилось психотическое расстройство, точно такое же, как у Бринн. Она выстрелила себе в голову.

Кровь отхлынула от лица Штейн. Рот приоткрылся в безмолвном ужасе.

– О боже, – шепотом произнесла она.

Истон наклонился через стол и резко сказал:

– Давайте посмотрим фактам в лицо, доктор Штейн: уж больно странное совпадение. Две пациентки приходят к вам на лечение, обе слетают с катушек и кончают жизнь самоубийством… Мне кажется, вам стоит задаться вопросом, что же вы делаете с головами своих пациентов на самом деле.

Глава 10

– Что ты помнишь о Монике Фарр? – спросил Джейсон.

Фрэнки стояла у выходившего на юг окна своего пентхауса на О’Фаррел-стрит. Была почти полночь. Фрэнки смотрела на город и чувствовала, как город наблюдает за ней. Здание в стиле ар-деко между Ливенуорт и Гайд-стрит было высоким, и из его восточных окон открывался великолепный вид на Залив. Когда «Джайантс» играли на домашнем поле, Фрэнки могла видеть салют над стадионом. Вдали горел огнями Оклендский мост, и она поежилась, вспомнив о Бринн Лэнсинг. Фрэнки никогда не боялась высоты, но ей трудно было представить, каково это – погибнуть вот так, по милости силы тяжести. Как Бринн. Как ее отец.

К ней подошел Джейсон и подал бокал красного вина. За вечер Фрэнки выпила уже немало, поэтому у нее кружилась голова, однако ей хотелось еще.